Александр Староторжский - Солнце, вино и поджаристый хлеб во Франции

А Невежество (это было, конечно, оно) растерянно стояло рядом и протягивало мне пирожок с капустой…

Так я, практически на всю жизнь, оказался заперт в своей комнате, и с ужасом часто думаю, что бессмертное Невежество, в миллиардном своём исчислении, бродит по Земле, улыбаясь встречным ласковой, умиротворяющей улыбкой.

Или, где-то на полянке, среди цветов и трав, весело делает экспериментально – ускоренные трепанации черепа кривым, ржавым и грязным от крови, плотницким топором!

У каждого человека в жизни когда-то случается первый день службы. Обычно его не забывают, особенно если он проходит так весело и ужасно, как он прошёл у меня.

Мне было двадцать три года, я закончил Московскую консерваторию по классу хорового дирижирования. Учителем моим был один из самых знаменитых хормейстеров СССР, профессор и народный артист. Он и устроил меня на работу в театр Оперетты в должности второго хормейстера. Я очень любил своего Учителя, он был великим человеком, и относился ко мне ласково и дружелюбно. Может быть мне когда – нибудь повезёт и я снова увижу его… Где – нибудь там… В синеве…

Наступил первый день моей службы в театре. Утренняя репетиция. Главный хормейстер представляет меня хору, я взволнован… Второй час репетиции проходит на сцене… Меня представляют вторично, я чуть не с ног валюсь от волнения, а репетиция идёт своим ходом… Хор ревёт, солисты поют и играют, главреж изрыгает камни и лаву… В общем началась театральная жизнь!

После репетиции я зашёл в Союз композиторов и как полагается солидному театральному деятелю, плотно покушал с бутылочкой «Мукузани», затем неспешно погулял по улице Горького, а затем направился в консерваторию к Учителю, так сказать, поделиться свежими впечатлениями…

Когда вечером я пришёл на спектакль, то уже в раздевалке почувствовал, что в театре что-то произошло, и это «что-то», имеет ко мне самое прямое отношение. Ну, скажем, почему вахтёрша смотрит на меня так испуганно? Почему, эти два известных артиста, приветствуют меня не просто как нового товарища, а как-то особенно, многозначительно, и я бы даже сказал загадочно? Почему, когда я проходил мимо мужской гримёрной из неё выскочил мужчина с наклеенной бородкой и, пробегая мимо меня, прошептал: «Здравствуйте, ваше превосходительство!» – и исчез во мраке кулис? То есть понятно, почему он выскочил и исчез, ему нужно было на сцену, но что означают слова «ваше превосходительство»? Какое я «превосходительство»? Обдумывая всё это, я добрёл до третьего этажа и тут навстречу мне… Словами это описать невозможно! Представьте себе самую яркую, самую пёструю картину Кандинского, причём картину не висящую спокойно на стене, а картину живую, говорящую, возбуждённую, подвыпившую – в мужской своей части – картину, обутую даже не в ботинки, а в какие-то корытообразные лапти! Это артисты хора шли на свой выход. И опять в выражении лиц, обращённых ко мне, я заметил тоже загадочное выражение, поразившее меня ещё в раздевалке. Обычно так смотрят на баловней судьбы. Но при чём тут я? Разве я баловень судьбы? Или, может быть, я просто не понимаю значение своей должности в этом театре? Пробравшись через толпу артистов, я вошёл в кабинет главного хормейстера и огляделся. Кабинет был пуст, а на столе лежала записка:

«Александр Александрович! Сообщаю Вам, что главный хормейстер поссорился с администрацией и ушёл из театра. Минут через десять, я зайду к Вам, обсудить положение. Инспектор хора.» То есть, получилось, что я, двадцатитрёхлетний мальчишка, в первый день своей службы, неожиданно стал руководителем театрального коллектива, состоящего из пятидесяти человек, причём большинство из них, были старше меня чуть ли не вдвое! Это было опасно, но я нисколько не испугался. Да и чего мне было бояться? Я учился у знаменитого профессора и я в гробу видал все хоры всех театров оперетты! Мне хор Большого театра подавай! И то я не дрогну! Так я думал в то время.

Через десять минут пришёл инспектор, мы обсудили положение и я убежал осматривать театр. Я обежал его сверху до низу и пришёл в восторг! Какие вестибюли, какие бутерброды, какие портреты!

В артистическом буфете я выпил три чашки кофе, ожидая артистов, но никто не пришёл, все были на сцене. Тогда я пошёл в нижний вестибюль и выпил там бокал «Донского игристого». Потом я поднялся на второй этаж, съел там бутерброд с севрюгой и выпил бутылку «Золотого двойного». В то время, это было самое лучшее пиво. Потом я поднялся на третий этаж, выпил там две рюмки коньяка и купил несколько шоколадных конфет. (Одну подарил рыженькой буфетчице.) Потом прошёл в директорскую ложу, сел на директорское место и немножко посмотрел спектакль. «Какая хорошая работа! – думал я, доедая шоколад и приятно пьянея. Наконец, первое действие кончилось, и я опять спустился в артистический буфет. Там было полно всякого народа, на меня обращали внимание и это мне льстило. Несмотря на лёгкую тошноту, я выпил ещё две чашки кофе и пошёл к себе, стараясь выглядеть деловым и серьезным.