Елена Касаткина - Блудница

– Здорово, соски! – приветствует нас Жосан и, откинув деревянную сидушку, подсаживается ко мне.

Я давлюсь остатками коржика, отряхиваю фартук и поднимаюсь.

– Пошли, на физру опоздаем. – Хватаю Лёльку за руку и тащу к выходу.

Жосан громко ржёт нам вслед.

– Ещё увидимся.

На физру не пошли. Физкультура – не наш предмет. На прошлом занятии мы с Лёлькой получили за стометровку одну двойку на двоих.

Дело было так. Стометровки я терпеть не могла. Несмотря на длинные худые ноги, короткие дистанции мне не давались, а Лёльке они просто были «пофиг».

– На старт, внимание, марш, – взвыла ЛюбоВася, махнула рукой и щёлкнула секундомером. После чего мы с Лёлькой не понеслись, как это делали остальные, «галопом по Европам», а неспешно потрусили прогулочным шагом, при этом ещё и нагло переговариваясь. Достигнув финишной отметки, довольные собой, мы скрылись в раздевалке, а красная от негодования ЛюбоВася влепила кол каждой из нас.

Обидевшись на физручку, на следующее занятие мы решили не ходить. Это был наш протест, наш бойкот, забастовка и стачка вместе взятые.

– Пошли на старое кладбище, – позвала Лёлька. Была у подруги моей странность – её всегда приманивали к себе погосты. Любила она вдоль могил гулять. Я эту её странность не разделяла и обычно старалась подобные места обходить стороной, и хоть было мне стрёмно, но согласилась. Встреча с Жосаном всё пострашней будет.

– ЛюбоВася нам этого не простит. – Клички, состоящие из укороченных имени и отчества преподавателя, рождались сами по себе и цеплялись к учителям на всю жизнь.

– Пофиг, – отмахнулась Лёлька, раздвигая кусты сирени.

– Тебе пофиг, а мне тройка в аттестате не нужна.

Протискиваясь в заборную щель, Лёлька не ответила.

– Тебе всё пофиг, – ворчала я, осторожно высвобождая зацепившийся за ржавый гвоздь фартук.

– Я в греблю записалась. Завтра первое занятие. Не хочешь со мной?

– Не-а, я глубины боюсь.

– А чего её бояться? – Лёлка тряхнула подол формы, образовав небольшое пыльное облако. – Ты же плавать умеешь.

Днестр – река коварная, дно её изрыто ямами, которые образуют опасные воронки. Попадёшь в такую – не выберешься.

– Видела я эти лодки, небольшая волна – перевернешься, а течение в Днестре, сама знаешь какое.

– Пофиг, – Лёлька привалилась к торчащему из земли и местами облупленному камню, который служил кому-то надгробием.

– И зачем только мы сюда полезли, – продолжала я недовольно бурчать.

– Тихо тут. – Лёлька расстегнула портфель, достала пачку сигарет и закурила. – Спокойно.

– И жутко, – добавила я, чувствуя внутреннее волнение. На заросшем кустарником кладбище никого, только провалившиеся в землю камни, с выдолбленными на них едва различимыми буквами и цифрами.

– Пошли отсюда.

– Трусиха! – ухмыльнулась Лёлька, выпуская сизую струйку дыма. – Они же все мёртвые, чего они нам сделают. Там… – Лёлька постучала ногой о землю рядом с захоронением, – уже даже косточек не осталось. Глянь на даты.

– Всё равно. Темнеет. – Я посмотрела на свисающую грязно-серой ватой тучу. – Сейчас дождь пойдёт.

Ещё минуту назад небо было голубым и чистым. И вдруг эта туча! Откуда она взялась? Вдобавок через пару минут спустился плотный туман. Исчезли все звуки, даже отдалённый шум трассы, а наши голоса приобрели пещерный тембр с эхом. Это было действительно страшно. Даже для Лёльки. Стрельнув бычком в кучу мусора, она сдавлено произнесла:

– Пойдём. – И растеряно закружила на месте. – А мы откуда пришли?

Ко всем моим страхам добавилась пугающая мысль, что мы никогда не выберемся с кладбища и не найдём дорогу назад. Перейдя на шёпот, чтоб не пугаться собственных голосов, мы заспорили, как нам лучше поступить: переждать напасть на месте или всё-таки искать выход в густом тумане. И тут случилось самое необычное. Где-то в отдалении закаркала ворона и в одно мгновение все звуки встали на свои места, небо просветлело, туман исчез, а наши голоса… наши голоса стали такими же, как и раньше.

– Лёлька! – схватила я подругу за рукав, и та от неожиданности подпрыгнула.

– Ты дура, что ли? – Лёлька замахнулась на меня портфелем. – Чего пугаешь?

– Смотри.

– Чего?

– Харлампий Арефьев, – прочла я надпись на камне. Сбитые цифры года рождения были едва различимы – «1887». На том месте, где должна была стоять дата смерти – лишь воронка размером с кулак.

– Ну и чего?

– Это прадед мой. – Я провела пальцем по выбоине.