Елена Касаткина - Блудница

С красками для волос в те времена было туго, поэтому использовалось всё, что приходило на ум и имело доступность – от аптечной зелёнки до штемпельной краски. Так однажды Лёлька пришла в школу с изумрудными волосами, за что была отправлена учительницей молдавского языка с урока домой мыть голову. В следующий раз Лёлька порадовала нас дымчато-серым оттенком, который приобрели её волосы благодаря штемпельной краске. Кто знает, что ещё бы вылила себе на голову Лёлька, если бы в продажу чудесным образом не «выкинули» импортную краску «Ирида». Синюшно-фиолетовый оттенок смотрелся экзотически модно и удовлетворял Лёлькину потребность ещё долгое время.

Несмотря на успехи в области преображения, выгуливать свой прекрасный лик Лёлька не стремилась, была она жуткая домоседка, вытянуть на улицу, в кино или на танцы можно было, только впившись в неё зубами. Иногда мне это всё-таки удавалось.

Солнце в Молдавии особенное. Восходит так, словно расстается с кем-то и весь день бежит по небу, будто торопится опять на свидание. Изредка, как бы извиняясь, улыбается людям, выглядывая сквозь песочного цвета облака, которые шепчут ему: «не спеши, но и не опаздывай». Тот день был именно таким. Мы шли фотографироваться, до этого полдня проведя перед зеркалом. Я надела свою лучшую блузку – голубую с красивым каплевидным вырезом на груди, целомудренно прикрытым прозрачной сеточкой. Писк моды 1987 года. Когда мама принесла мне на выбор три отличавшихся только расцветкой блузки, выбрать я не смогла и уговорила оставить все три – чёрную, белую и голубую. Серебристая лилия завершала отделку сетчатой ткани и сверкала на солнце новогодними блёстками. Лёлька надела простенькую болотного цвета футболку, которая выгодно подчеркивала оттенок загримированных век. Для завершения образа я накрутила букли, Лёлька расчесала прямые волосы, и мы отправились в фотоателье.

Уверенные в своей неотразимости, мы щебечем, как птички. Неотразимость портит небольшая дырочка на Лёлькиных мокасинах.

– Дырка – это не порок, и лучше, чем пятно.

Лёлька на редкость убедительна. Я готова с ней согласиться. Мы проходим мимо огромных стеклянных витрин, косясь на своё отражение. На нас все смотрят, улыбаются, некоторые даже оглядываются.

Дыхание замирает, когда навстречу выходят два молодых человека. Не обращая на них никакого внимания, мы всё же успеваем оценить их наружность. Наружность – что надо! Ещё мы замечаем, что они тоже, как и все остальные, смотрят на нас, расплывшись в улыбке. Поравнялись. Один наклоняется ко мне и говорит:

– Морковки две.

Странный комплимент вызывает поначалу растерянность. Я смотрю на Лёльку, она на меня, и мы взрываемся дружным смехом.

При дневном освещении наши ярко-оранжевые щёки, синие веки, малиновые губы должны были вызывать не просто удивление у прохожих, а самый что ни на есть шок. Делать нечего, возвращаемся, смываем клоунский макияж, раздвигаем шторы и начинаем всё заново.

Но главной Лёлькиной страстью всё-таки было море. Хотя нет. К морю у неё была любовь, потому что о нём Лёлька почти не говорила, а только вздыхала. О нём думала, мечтала, представляя себя плывущей на белом корабле по синим просторам. И то, как, стоя на палубе, она бесстрашно глядит в таинственную бездну. Туда, где ундины, дельфины, кораллы и клады…

Сентябрь в Молдавии – такое время, когда романтическая осень начинает золотить ручку по-цыгански разгулявшемуся лету. В отличие от Лёльки училась я хорошо. Лёлька к учёбе относилась терпимо. Особых способностей к наукам у неё не было, что нисколько не напрягало, так как свою дальнейшую жизнь она связывала с морем, а в море интегралы, синусы и косинусы нафиг не нужны. Потому и училась Лёлька так себе, через пень-колоду. Обычно, получив очередной неуд, Лёлька презрительно захлопывала дневник и принималась выводить ручкой на промокашке кораблик.

– В мореходку поступлю, и поминайте меня как звали.

Большая перемена. Мы сидим в фойе первого этажа школы на деревянных откидных сидениях, грызём посыпанные сахаром коржики, запивая солёным томатным соком. На стене напротив приколот большой жёлтый лист. Афиша. На ней гигантскими буквами отпечатано «ЦЫПЛЁНОК ЧОК», кто-то шариковой ручкой дописал «-нутый». Мы давимся от смеха, расплёскивая вокруг себя томатный сок.

В дверях появляется Жосан. Имени его мы не знаем, все зовут его по фамилии – Жосан. Я вжимаюсь в плоскость кресла. Жосан месяц как освободился. Лёлька сказала, что сидел он за изнасилование, и это поселяет в моей душе, а тем паче теле – страх. Страх перерастает в ужас в тот момент, когда я ловлю на себе его заинтересованный взгляд.

Читать дальше