Фирдауса Хазипова - Чертополох с окраины Уфы. Книга 1. 50-е—60-е годы

Чаще я ходила в общественную баню. И там, бывало, падала, потеряв сознание. То же самое могло произойти в душном помещении, в накуренной комнате, в транспорте. Видимо, причина была не только в слабых сосудах, но и в постоянном недоедании.

Уже через полгода жизни в Уфе из упитанного улыбчивого ребенка я превратилась в изможденную девчонку с потухшим взглядом, в стоптанных танкетках и веревками лент вместо бантов…

***

Вернувшись с Курильских островов, мама купила кооперативную квартиру на улице А. Невского. Там царил другой уклад, другие привычки. Пространство было маленьким, узким для детей. Душа сжималась от тесноты, и энергия выплескивалась в опасные игры. Мы с сестренками перелезали из окон спальни на висящий рядом балкон и обратно. Сейчас страшно это представить! Но, повторяю, такие рискованные игры рождались от узости пространства и невозможности правильно расходовать энергию. Дети, как собаки и дельфины, должны быть всегда заняты, иначе их фантазии могут завести далеко. Или они превращаются со временем в бесцветных людей…

Зато взрослые реализовали свою энергию в полной мере. Бешеной популярностью пользовались тогда футбольные матчи, мотогонки, фигурное катание. Все гордились Габдрахманом Кадыровым. В дни соревнований по улице с двух сторон стекались толпы, море людей к стадиону. Они шли, как на маевку, радостные, с большим подъемом. С балкона видно было, как по зеленому полю бегали фигурки или в клубах пыли, круто накреняясь, летели мотоциклы. Воздух рвал пистолетный треск мотоциклов, от криков болельщиков, кажется, приподнимался в воздух сам стадион. А за стенкой громко орал сосед, бил табуреткой об пол и в конце, плача, рухнул на телевизор. Во всем этом было что-то дикое, пугающее и захватывающее.

Впрочем, припоминаю и другое… Вдоль дороги аккуратными рядами выстроились нарядные люди. Ждут, когда проедет Никита Хрущев. С утра я торчу на своем балконе. А сестра Альмира где-то внизу, у дороги.

– Я пожалуюсь Хрущеву, что ты со мной не хочешь играть, – пригрозила она мне.

Вот показался скромный кортеж, медленно проехал по улице, и из одной из черных машин махал лысый человек.

По этой же дороге каждый день проходили грузовики с зарешеченным открытым кузовом, в котором сидели бритые, одетые в одинаково серую одежду заключенные. И я пыталась разглядеть там дядю Гену. Младший сын нанай попал в тюрьму: вспыльчивость характера, безотцовщина привели его на кривую дорогу…

А жили мы на два дома потому, что родители опять завербовались, теперь на остров Сахалин. Мама работала в магазине. Он стоял весь занесенный снегом, и казалось, вокруг ничего нет, кроме этого, деревянного здания и бесконечных снегов.

Нанай еще громче и чаще проклинала все на свете, материлась по-татарски и вопрошала, когда же Аллах ее заберет. К счастью, он ее не слышал, потому что бабушка ушла из жизни в 90 лет в 1991 году.

А меня перевели в четвертый класс школы №85.

Ослепительно-хрустящий снег под светом фонарей. Золотые кленовые листья на аллее по улице Кольцевой… Познание мира, людей, себя. Зачем-то судьбе было угодно, чтобы моя школьная жизнь была насыщена бурным эмоциональным опытом любви-нелюбви, непростыми взаимоотношениями со сверстниками, остроэмоциональными – с учителями. Росла душа. Мучительно осознавала свое «я». Это была ничем не сдерживаемая натура, открытая со всех сторон и потому уязвимая.

Мои любимые учителя – все они так или иначе согрели своей добротой мою одинокую озябшую душу. Самые потрясающие минуты счастья я испытывала в 85-й. Именно здесь на меня ниспадал сияющий поток тепла и даже любви, чувства защищенности, какой-то даже значимости своей в этом таком сложном, пугающем мире, который называется жизнь.

Ощущение потерянности в жизни появлялось оттого, что в этот период родители часто уезжали в далекие края. Вернувшись наконец домой, мама работала в магазине по две смены. Позже стала ездить на поездах – буфетчицей, затем директором вагона-ресторана. Чтобы заработать максимальную пенсию, поработала кондуктором в автобусах. Мама готова была трудиться много ради достижения материального достатка. У нее был как бы гостевой брак с семьей и городом.

Самая трудная «доля» от общения со мной досталась Ольге Кирилловне Зализняк. В пятом и шестом классе она была для меня единственным светлым лучом и сильной любовью. По форме мое отношение к ней напоминало типичное поведение фанатки с элементами папарацци (правда, такого понятия не было тогда в Союзе). А по сути – это была неодолимая тяга ребенка, лишенного материнской любви, к теплу и нежности. Я буквально жила тем, что встречала-провожала ее, я не могла обходиться без нее ни минуты. Мир пустел, все теряло смысл, когда ее не было в школе. Эти ощущения были похожи на чувства детдомовского ребенка, который вдруг нашел свою мать, а она не хочет его признавать. Я даже два раза ездила в г. Сумы (Украина), чтобы увидеть места, где она росла.