Янос Рувер - История, в которой что-то происходит

Как выдавливать из пустого тюбика пасту. С силой сжимаешь дно и давишь до самой горловины. Сука, вылезай, блять, мне надо.

Мне срочно надо…

Мы едем на секретную базу? Мы погружаемся в пучину великого приключения? Что? Мы едем в прошлое? Она откусывает своими белыми зубами жертвам пальцы, раззявив рот? Она делает из них губную помаду?

ЧТО ОНА ДЕЛАЕТ?

И что делаю я?..

Как же воняет.

Мне хочется спать, меня гипнотизируют жёлтые огни светофоров, я подмечаю, что над каждым перекрёстком висит камера. Я подмечаю, что на каждом перекрёстке стоят патрульные.

Стук в окно.

Машина в тёмном дворе с запотевшими стёклами. Кругом сырая стылая осень. Меня окружают трое патрульных, они проверяют мои документы и допрашивают меня.

Эва поправляет свой свитер, свои пышные волосы и не знает, что делать.

Патрульные заботливо советуют мне отключить фары и сесть к ним в машину. Там они спрашивают, где я служил и кто я по жизни. Я поясняю им, где я служил и кто я по жизни. Мы ещё беседуем с полчаса. И они исчезают.

Мы с Эвой едем домой. Я кидаю рисунки на заднее сиденье. Целую и обнимаю её. Она скрывается за дверью подъезда, обернувшись и подняв в прощальном жесте руку.

Отныне мы видимся часто, нелепо, незрело, в соответствии с кодексом подростковой влюблённости.

У Афины красивое тело. Анатомически. Я до последнего надеюсь, что под платьем у неё геометрически искажённая структура какой-нибудь мятой абстракции. Но у неё аккуратная грудь, идеальной длины ноги, ровные пальцы, правильные пропорции вообще всего. Такое встречается не так часто, как многим кажется. Тела некрасивы, всегда есть изъяны. Этим они запоминаются, и на этом строится фетиш. Но почему бы и не изобрести фетиш идеального тела?

Мысли меня отвлекают, рассуждения сбивают с ситуации.

Я останавливаю свои похотливые действия как раз вовремя – на мне ещё остались джинсы и я не стану выглядеть конченным импотентом.

Афина говорит, что у неё кружится голова, а я говорю, что нам лучше не торопиться. Афина гладит меня ступнёй: проводит от груди до ширинки. До меня доходит: её ступни. Вот оно – совершенство мира, в его совершенном обличии.

Позже она сидит на краю своей кровати и смотрит на меня тёмными глазами. В них огромные, как под кислотой зрачки. В её взгляде блеск обожания. Влюблённая после первого свидания.

Я иду на кухню, укутанный в одеяло.

У неё в квартире повсюду холодный кафель. И в холодильнике лишь полупустая бутылка вина. Делаю глоток и морщусь, попутно пытаясь вспомнить, можно ли хранить вино в холодильнике.

Неприятно, товарищ низкоквалифицированный «пе», корявый обольститель, хороший тунеядец, и плохой алкоголик. Пить больше суток не получается. По истечении суток – любой алкоголь воспринимается как тошнотворный яд. И это хорошо, в какой-то степени.

Я смотрю в окно на унылый тёмный двор, на мусорную кучу, в которой ковыряются коты. Проезжает машина, тускло отсвечивая фарами по стене грязно-серого дома.

– Мне надо уезжать, – говорю я, натягивая джинсы.

– Я тебя отвезу, – мурлычет Афина.

Я взвешиваю «за» и «против» этого предложения. Банальное нежелание ожидания такси и объяснения таксисту адресов заставляют меня согласиться. Но дело не только в этом. Мне вдруг страшно остаться с самим собой.

Ведь придётся: работать.

С самим собой нехорошо, да?

С отвлекающим фактором не лучше, но хотя бы повод есть ничего не делать.

Мы спускаемся к неровно припаркованной машине. Вино (бутылка) мешает мне открыть дверь. Я решаю покурить, раз такое дело (подожду, пока дверь сама откроется). Но у меня нет сигарет.

Я пинаю дверь машины, пинаю так, что там остаётся большая вмятина. Продолжаю пинать с большим азартом, и дверь загибается внутрь, она слетает с петель, нелепо вваливается. Коты разбегаются от грохота. Ко мне бегут одинаковые в одинаковой же форме патрульные. Они светят фонариками, фанатично/маньячно целясь лучами мне в лицо, будто в этом их великое предназначение, будто только это их и заботит. Я прошу у них прикурить, не особо на что-то надеясь.

Мы с Афиной садимся на холодные сиденья. И аккуратно закрываем двери.

Мы едем.

Дешёвый пластик покрыт пылью.

Тропический аромат приобретает новые оттенки неприятного.

Я делаю глоток из бутылки и подавляю громкую отрыжку.

Афина смотрит на меня и делает «воздушный поцелуй».

Дура.