«Она, муза вдохновения, коварная штука. Сегодня ты работаешь 24/7, а через неделю ты прозябаешь в прокрастинации. Не стоит давить. Всё получится, дайте только время. Пусть и говорят, что вдохновение – ерунда на постном месте и нужна дисциплина, в нашем случае – даже идеальные условия и жёсткая дисциплина не дают плодов» (Бен Кремер, критик).
«Вернётся ли наш писатель к своему ремеслу? Думаю, да. Он глубокий человек, ему ещё есть что сказать. Ну, или, в крайнем случае, у него кончатся деньги…» (Инга Майер, телеведущая).
– Меня зовут Янос и у меня… кризис, – я замолкаю, оценивая произведённое впечатление.
Воображаемым шёпотом с невнятной интонацией раздаётся:
– Тебе… Нужно побриться…
Я смотрю на тусклый солнечный свет, пробивающийся сквозь плотные шторы. Смотрю на мигающий огонёк монитора.
Синий периодический.
Подхожу к столу, на котором в хаотичном беспорядке лежат кипы исписанных черновиков. На них стоят заляпанные кружки, стоит особняком пустая тарелка. Под столом – мусор. Пахнет затхлым.
Это всё примятый ворс ковра.
В голове будто монолитные столбы вдавливают мозг куда-то вниз. В темноту обречённости. В панику. В апатию.
– Наведи… Порядок?..
– Где? – уточняю я после долгой паузы.
Мне никто не отвечает.
Я иду в ванную. Из пыльной вентиляционной решётки слышатся эхоподобные утробные звуки: шум воды и припадочный соседский лай металлическим звоном из тёмной трахеи вроде бы приличного многоэтажного дома.
Слишком долго я в тишине и с самим собой. Слишком пусто в жизни. Оттого это и происходит.
Заблуждаюсь ли я в этом вопросе? И любит ли писательство тишину?
– Однозначно на этот вопрос никто ответа не даст, – говорю я своему отражению и с силой тычу в него бритвой. Моё отражение покрыто засохшей зубной пастой, разводами от пальцев по грязному зеркалу, отпечатками подмывающихся шлюх.
Оно недоверчиво смотрит на меня, ожидая подвоха.
Я открываю кран, и на меня нападает кашель. Он выворачивает меня наизнанку. Заставляет изгибаться в припадке. Упираться в холодную белую раковину и фокусировать взгляд на тёмном отверстии слива.
Выблеванные лёгкие кусочками окропляют ровную керамическую поверхность. От каждого кусочка медленно стекает вниз густая кровь. Через мгновение в раковине оказывается желтоватый желудок и ворох органов. Они шевелятся, от них идёт едкий дым. Я ворошу в кровавой каше рукой, стараясь найти что-то стоящее, но ничего не нахожу.
Кашель отпускает меня. Белая керамическая поверхность чиста. Она бьёт по глазам отражением света яркой лампы. Тёмное бездонное отверстие слива пялится осуждающе.
Я выравниваю дыхание, поднимаю глаза вверх – моё отражение пытается мне улыбнуться, но у него ничего не выходит.
«Эм-эм-патия», – чинно раздаётся соседский лай в глубине бетонных стен.
Уборка заняла меньше часа.
Солнце, которому больше не препятствуют, освещает комнату ярко, наполняя её вычурным жизнелюбием. Ровные углы опустевшего стола. Голые, строгие. Олицетворяют порядок. Чрезмерная лаконичность комнаты теперь нагоняет тоску и ещё большее желание не работать.
– Надо пройтись, – говорю я себе.
Говорю неуверенно, совершенно не с той интонацией, какая звучит в голове. Не так, как это будет выглядеть в печати. Они даже не подозревают, не ценят эти плюсы инструкции к воображению, являющиеся минусами в работе составителей. Но кичась своим эго – они хотят быть режиссёрами в полной мере.
Не выйдет.
Ведь мне всё по плечу.
Холодная, пробирающая до костей сырость. Большой цветастый двор, забитый машинами, суетящимися людьми, кричащими детьми, спортивными площадками, аккуратными урнами, приятными вывесками.
Я сажусь на лавочку.
Мне хочется резко встать и бежать. Мне хочется остаться на месте. Мне хочется исчезнуть. Мне хочется объять всё вокруг. Мне хочется с кем-нибудь поговорить. Долго и обстоятельно изложить свои мысли. Упорядочить их под чьим-то контролем.
По кирпичикам построить свой порядочный дом.
По клеткам тетрадным расчертить свои таблицы.
По пунктам составить списки.
Я вытаскиваю блокнот и записываю текущие планы. В моей голове эти планы радужны, имеющие сотни оттенков и множественные вариации. Но на белоснежных листочках они блеклые и совсем не впечатляют.
Я смотрю на свой балкон. Высоко. Но не примечательно. Этаж восемнадцатый, если считать помещения под первым жилым как за отдельный этаж.
Читать дальше