Дмитрий Каннуников - Разведёнка

– Очень приятно, присаживайтесь на стул, – сказал Васисуарий.

Вскочила со своего места Тоня:

– Кандидат на шоу «Разведёнка» номер три, – щёлкнула она хлопушкой.

– Позвольте, номер один и не иначе, можно я не буду снимать кепи, – слово «кепи» он произнёс с английским прононсом.

– Интеллигентные люди обычно снимают головные уборы.

– Ах, извините великодушно, – он снял кепку, и все увидели огромную плешь, обрамлённую кустиками волос серого цвета.

Он достал из кармана пластиковую расчёску, подул на неё и стал расчёсывать свои «кудри» то в одну, то в другую сторону, наконец зачесал направо.

Надо сказать, что в каждом российском городе, да что говорить, почти в каждой деревне есть такие интеллигентные пьяницы. Они найдут вас в любой толпе, подойдут, вежливо попросят закурить, поинтересуются «за погоду», вежливо предложат их угостить, покажут самое достойное, на их взгляд, и очень недорогое питейное заведение. Через полчаса общения вы уже будете знать о них всё, как будто с детства дружили, расскажете всё о себе, и, пока у вас есть деньги, они будут рядом, «отмажут» от милиции, накроют в парке своим пиджаком или курткой, когда вы уснёте пьяный на скамейке, но как только таковые закончатся, они откланяются и испарятся в поисках другого человека с деньгами.

Илья Соломонович был таким человеком в городе Сливске. Все местные алкаши неформально признавали за ним лидерство, и как только появлялись деньги и выпивка, неизменно появлялся и он, человек в полосатых брюках, горчичном пиджаке и неизменной шахматной кепке. Он прикольно острил насчёт городоуправления, рассказывал свежие анекдоты, ругал тарифы на ЖКХ и маленькие зарплаты на предприятиях, читал похабные стишки, говорил длинные, кавказские тосты, и всё это, пока было, что выпить, но как только всё заканчивалось, он быстро прощался и исчезал вместе со своей подругой Наливкой, по паспорту гражданкой Наливайко. Хотя нет, иногда он её забывал, и утром хозяева квартиры находили её на полу уборной в луже мочи и блевотины. Хозяева, естественно, били ей морду, заставляли убирать за собой и выгоняли вон до того момента, когда снова появятся деньги на выпивку.

Надо сказать, что Наташа Наливайко когда-то была очень молодой и хорошей девочкой, училась без троек. Родители: мама – местный библиотекарь, а папа – инженер на фабрике – были по местным меркам очень интеллигентными, пророчили ей поступление в институт. Но тут на горизонте появился местный молодой повеса Чикин, которого все местные жители кроме как Чика и не звали. Он покорил её своими умными речами, интеллигентным видом, неизменной бабочкой и «португальским» портвейном, каковой на самом деле был «777», или в простонародье «три топора», но алкаш-интеллигент смывал после покупки этикетку и выдавал за португальский, загадочно говоря, что знакомый дипломат ящик «оттуда» передал. Мол, зовут его «туда» книгу писать, большой роман, как «Война и мир», но он пока думает, потому что патриот своей Родины.

Историю Ильи Соломоновича Чикина знали в городе все. Дед его Давид Израилевич Цукерман, спасаясь от репрессий, приехал то ли из Питера, то ли из Москвы и женился на заведующей заводской столовой Ирине Климовне Чикиной, которая сразу запала на молодого статного еврейчика из столицы. Чтобы запутать ЧК, он взял фамилию жены. Благодаря связям своей молодой жены в администрации, он получение разрешение на частную торговлю и открыл возле железнодорожного вокзала будочку, где торговал шнурками, ваксой и всякой мелочью, заодно выправил справочку о плохом здоровье, поэтому в войну его и не призвали на фронт. В городе все знали, что если что-то надо дефицитное, например иголку для патефона или камеру на велосипед, то можно спросить у Давида Израилевича: он повздыхает-повздыхает и предложит прийти завтра, а завтра скажет, когда подойти и сколько это будет стоить. Он так и просидел всю жизнь до восьмидесяти семи лет в своей будочке, в ней и умер. Жена родила ему сына, который хоть и не считался евреем, так как мать его еврейкой не была, но назвали его Соломоном, в честь дедушки. Соломон окончил школу и поступил в ПТУ, где его научили ремонтировать обувь. Он тоже открыл своё дело – ремонтную мастерскую в Доме быта, где чинил не только обувь, но и приёмники, часы и другую аппаратуру. У него можно было подпольно купить заграничные журналы мод, или с фривольным содержанием, или пластинки для проигрывателей с популярными на западе исполнителями. Правда, за очень большие деньги. Он, как и отец, тоже женился на русской, вернее на хохлушке Оксане, которая приехала по распределению из Харькова на фабрику ДСП, тогда ещё фанерную, и была на пятнадцать лет моложе. Она пришла чинить к нему босоножки, он влюбился в юную красавицу, и через месяц они поженились. Давид Израилевич повздыхал и купил молодожёнам большую двухкомнатную квартиру в центре. Оксана родила сына, назвали Борисом, который полностью оправдал ожидания отца и деда: открыл в городе ещё одну мастерскую обуви, где якобы разработал вечный клей, который будет держать подошву пожизненно, и брал за свои услуги очень дорого. Надо сказать, что клей он использовал обычный и, когда люди снова приносили отклеившуюся подошву, он ругался, что носят неправильно, бегают по лужам, а новый клей этого не любит, тут же предлагал новейший клей из Европы (друг дипломат привёз из Франции) и брал ещё дороже. Илюша же был поздним ребёнком, Оксана родила его, когда ей самой уже было сорок лет. Отцовство Соломона Давидовича было под сомнением, так как соседи видели несколько раз, как из их квартиры выходил известный в городе поэт Олег Зисский, пьяница и дебошир, известный своим стихотворением на день ставосьмидесятилетия города: