Александра Ковальски - Игра стрелок

– Ну вот такой я человек, товарищ Архип Исаевич, – отвечал обычно Серега. – Не могу бросить, да и зачем, работе оно ведь не мешает. На жену руки не поднимаю, пацана своего порю только за двойки, да за хулиганство, но так оно ведь и положено. Деньги в дом приношу. Чего еще надо?

– Чтобы пить бросил!

– Ну у человека хоть какой-никакой, а недостаток должен быть. А так какой же это человек? – ухмылялся Серега.

***

В тот день утро у Сереги не задалось. Накануне у друга был день рождения и как положено посидел Серега в гостях, да так, что и не помнит, как домой пришел и где оставил получку и премию. С утра жена с него чуть три шкуры не спустила, кричала так, что аж на соседней улице было слышно, проклинала как могла, а потом схватила пацана в охапку и поклялась, что ноги ее больше в этой квартире не будет, потому что с алкашом жить – себя не уважать. Выслушав все это, Серега принял спирту и пошел на работу. По пути встретил друга Петьку, тот начал спрашивать, что да как и раз такое горе предложил еще выпить для успокоения нервов. Только через пару часов Архипу Исаевичу удалось разогнать друзей по рабочим местам.

– Вот что за безобразие, – бормотал Сотников, прилаживая новую деталь, – трудимся в поте лица, а платят нам гроши!

– Что? На водку перестало хватать? – спросил его Митька, работавший у соседнего станка.

– Не видишь, что ли, у человека горе? – вмешался Иван, бывший помощником Сотникова. – Хотя дело говоришь, Серега, платят нам и правда мало!

Так слово за слово, а в цеху поднялась буча. Шел 1962 год и Ростовская область возмущенно наблюдала за безудержным ростом цен на продукты. К обеду бунт в цехе набрал такие обороты, что к людям решил выйти сам начальник завода.

– Тихо, граждане, – начал он свою речь перед недовольными. – Почему не работаете?

– За гроши?! У нас коммунизм строится или где? – закричал Сотников. – Пирожки с мясом уже купить не на что, цены растут, а зарплата все такая же?

– Если нет денег на пирожки с мясом, ешьте с ливером, – ответил начальник. – И вообще… я рекомендовал бы меньше пить, тогда и на еду оставаться будет!

Рабочие зашумели, градус недовольства начал расти.

– Ах так! Ай-да на газораспределитель, мужики! Отключим газ, зачем он нам нужен, если жрать готовить не из чего! – закричал призывно Сотников. Поддавшись какому – то общему порыву несколько десятков человек рабочих подхватили призыв токаря и бросились на газораспределитель – спустя несколько часов весь Новочеркасск остался без газа. Люди шумели на улицах, кто-то бросился в городской отдел милиции, говоря, что там точно есть оружие, которое нужно захватить, чтобы вооружить ополченцев. Люди собирались на площадях города, устраивали митинги, но толпой никто не руководил… люди действовали по собственной инициативе.

К вечеру город наводнили военные и милиционеры и спустя сутки, забастовка, начавшаяся на электровозостроительном заводе и в первые минуты охватившая весь Новочеркасск, была смята и растоптана, как лесной пожар бывает заглушен ливнем…

15 августа 1962 года Сотникову и еще шестерым «зачинщикам» забастовки были вынесены смертные приговоры. Говорят, когда Серегу вели на расстрел, он кричал, чтобы из его ливера напекли пирожков и непременно передали на завод, тем покорным овцам, которые согласились на предложение руководства и прогнулись под власть.

Дождь настойчиво барабанил в окна, словно бы просил впустить его в тепло и уют таверны, где по залу плыл аромат жареного на вертеле порося и хмельного эля, да пива, развиваемых в кружки хозяином – дородным мужчиной с густой бородой цвета пшеничного поля и неожиданно чёрными, как ночь глазами. Странные это были глаза, у блондинов, да еще в этих краях отродясь такого не случалось. Но посетителям было не до того, чтобы рассматривать глаза хозяина… в такую-то ночь лишь бы кров найти, чтобы не промокнуть и не продрогнуть до костей, а уж ежели и кружку пива, так большего и не надо, разве что кусок порося, что жарил на вертеле хозяин, да урвать улыбку хозяйской дочки…

Ганс погонял коня, торопясь с донесением, но, как назло дождь застал его на половине пути, когда он проезжал через лес близ деревни Покшивно, а там и осенние сумерки легли на землю плотным плащом, да таким, что ни зги не видно – хоть глаз выколи. Ганс готов был уже и черта поминать, как вдруг прямо у поворота на Клодзко будто бы из под земли вырос перед ним этот постоялый двор.