Игорь Михайлов - Не книга имён. Классики и современники

Именно через ощущение этого, казалось бы, хлама понятий, дурацких и неправдоподобных историй, обычаев-вещей человека привязывает время к своей пуповине. Пускай и время не совсем то, да и вещи сомнительного свойства, но маленький человек (лишний), тоскующий по несбыточной, лучшей, жизни, всё тот же, что и во времена Пушкина. И его путешествие в глубь самого себя за призрачным счастьем – это, собственно, и есть «Москва – Петушки».

В трагикомичной истории появления на свет и публикаций поэмы зеркально отразилась и судьба её автора. Впервые «Москва – Петушки» были напечатаны в журнале «Трезвость и культура» за 1988/89 год, который затем исчез, поменяв название. Далее поэма вышла отдельной книгой в советско-югославском издательстве, которое тоже через некоторое время разорилось. Ваш покорный слуга купил экземпляр творений Венедикта Ерофеева на одной из ярмарок, слегка погрызенный мышами и ошпаренный кипятком.

Кроме того, значительный корпус сочинений Венички до сих пор не изучен. Хотя по большому счёту изучать совершенно нечего. Это в основном «полуфабрикаты» от литературы: романы, пьесы, эссе и т. д. Лишь небольшая толика того, что составило его полное собрание сочинений . Близкие и друзья опасаются, что если весь этот корпус будет опубликован, то посмертный образ автора романа «Москва – Петушки» может быть подвержен ревизии.

И опасаются, надо сказать, не напрасно. Житийная литература не выносит прозы. Святой состоит из подвигов. «Москва – Петушки» – это подвиг графомана, сумевшего преодолеть заурядность.

Будучи наездами в Питере, я успел встретиться с маленькой пожилой женщиной, всю жизнь прослужившей товароведом в знаменитом «зингеровском» Доме книги на Канале Грибоедова: она знала Бродского. И называла его Йосей. А он присылал ей на дни рождения поздравительные открытки: открытки своему прошлому, в знаменитый Дом Мурузи на улице Пестеля, на Васильевский остров, куда так и не вернулся умирать.

Не вернулся не потому что до конца не доиграл миф, а, скорее всего, из-за этого:

Он попытался доиграть питерский миф в Венеции. Ведь в Ленинграде, бросив школу, Бродский пошёл учеником фрезеровщика на завод «Арсенал», тогда ещё не догадываясь, что спустя сорок лет его любимым местом прогулки станет Арсенал в Тишайшей.

И даже женился поэт на итальянке. Мария Соццани – почти синоним Марины Басмановой. Ей – М. Б. – посвящено такое количество стихов, что, наверное, вряд ли кто в ближайшее время покусится на этот рекорд:

И от этой любви, похоже, Бродский не исцелился до конца дней своих. Тем более, Марина ушла к другому поэту – Дмитрию Бобышеву. И, что хуже, поэту более слабому, но не менее амбициозному. Бобышев увёл у Бродского женщину, а женился на другой.

Два поэта чуть было не схлестнулись в смертельной схватке на топорах. Победила «дружба»! Это почти легенда, потому как «ярость благородная» закончилась ничьей, но зато породила массу свидетелей, воспоминаний.

Бродский вернёт Бобышеву «должок» спустя несколько лет, но уже в Америке, куда Дмитрий Васильевич уехал, полагая, будто Нобелевская премия ожидает именно его, а не Бродского.

Хуже того, он уверил в этом и супругу. А когда одним прекрасным утром по радио объявили лауреата, вторая половина Дмитрия Бобышева очень удивилась неожиданному обстоятельству, спросив: «А что, Дима, разве не ты должен быть Нобелевским лауреатом?» После того злополучного вопроса, оставшегося, видимо, без ответа, они и развелись.

У Бродского от Марии Басмановой почти вся лирика:

А у Басмановой на память от Иосифа Бродского – сын. Сын, которого отцу так и не показали. Родители Марины были категорически против их женитьбы, а сыну дали отчество Осипович .

Бродский чуть позже даже пошутит: это почему же, мол, Осипович, от Мандельштама, что ли?

Почти. Раз взялся за гуж русской поэзии, не говори, что не дюж.