Когда в ход пошли румяна, дверь позади с тихим щелчком распахнулась. На пороге (а я видела это в зеркале) стояла Наташа. Не отец, которого я ждала. Наташа. Она медленно вошла и села на кровать справа от меня, даже не фыркнув на сбитое покрывало, словно не заметила его.
– Знаешь, что самое важное в макияже? – спокойно произнесла Наташа, хоть я и, мягко говоря, специально небрежно обращалась с ее вещами. – Подчеркнуть истинную красоту. А ты очень красивая девушка. Хочешь, я научу?
– Спасибо, ты такая милая, – я присела рядом и положила голову ей на плечо, а затем повернулась и порывисто поцеловала Наташу в губы, зажав лицо руками. Не ожидая от меня такой прыти, мачеха не отпрянула, а только ошарашенно смотрела на меня, размазывая едкую помаду по лицу.
– Я передумала, – громогласно протянула я, – мне нравится ваш дом.
В комнату неслышно вошел отец. Мой безобразный вид, который, как я думала, разозлит, скорее позабавил его. Он схватился за косяк и сперва тихо, а после с нарастающим где-то в груди гулким эхом, рассмеялся.
Взглянув на себя в зеркало, я увидела грустного циркового клоуна, отчаянно желающего рассмешить публику. Хотела сделать больно другим, а сделала опять себе. Вылетев из комнаты, попутно толкнув схватившегося за живот отца, я споткнулась о Марка и, зло рыкнув на него «где здесь ванная», бросилась в направлении, указанном его маленьким пальцем.
Смыть с себя позор, стереть отцовскую ухмылку, надеть привычную маску. Сложнее было признать, что мне самой хотелось смеяться. И еще сложнее, что Наташа действительно начинала мне нравиться.
Такой расклад меня не устраивал. Я не собиралась привыкать, принимать и уж тем более проникаться этой семьей. Они чужие, они обязательно насядут и промнут под себя. Просто потому, что по-другому не умеют. А значит нужно оттолкнуть, обидеть, разозлить, чтобы никто больше не осмелился даже взглянуть в мою сторону.
Бросив мокрое полотенце на пол, я решительно переступила через него и толкнула дверь ванной. Тишину пустынного холла прерывало только мое размеренное дыхание. Почти не моргая, я дала глазам время привыкнуть ко тьме, не отрываясь глядя на ленточку света. Она тянулась из спальни и разделяла коридор пополам. Напрягая слух, я замерла. Доносившийся приглушенный спокойный голос, который я могла пропустить мимо, но не стала бы этого делать ни при каких обстоятельствах, принадлежал Наташе:
– Пожалуйста, будь сдержанней, – молила она, не удосужившись удостовериться, слышу ли я, – ей тяжело. А ты все-таки, Паш, взрослый мужик.
Его ответом стал протяжный вздох и скрип половиц под ногами, а после вымученное:
– Я же стараюсь.
Ха, старается он. Я зажала рот руками, чтобы не рассмеяться в голос. Стараться нужно было раньше. Сохранить брак, например. Или после развода продолжать общаться. Может, мне и не было бы так неприятно находиться здесь, если бы я чувствовала себя важной. Может, я спокойно бы реагировала на Наташу и Марка, зная, что где-то в глубине нужна. А теперь-то чего ради стараться? Выгоды никакой, только душу теребить.
Обходя спальню родителей по окружности, я дернула соседнюю ручку и застыла в проходе. С бледно-голубых стен на меня смотрели слоны, перелетающие на воздушных шариках радугу; еноты, сражающиеся с нашествием пчел; леопарды, стоящие на голове; и не уверена, что поняла последнюю сценку, но разбираться в этом не стала. И без этого было понятно, кому принадлежал этот оазис беспечного счастья. И в подтверждение моей теории – в центре комнаты, на точно таком же ковре, как и в гостиной, сидел Марк. Он собрал железную дорогу и запускал паровоз с вагончиками, вслух споря с машинистом, который по незнанию маршрута проехал нужную станцию без остановки.
Я опустилась рядом, сложив ноги в позе лотоса, ожидая отклика маленьких внимательных глаз, но мальчик, увлеченный игрой, не повернулся ко мне. И когда я собралась громко кашлянуть, в мои руки легла фигурка кондуктора. Я приняла игрушку, искренне обрадованная его попыткой познакомиться ближе. Дети всегда легче идут на контакт. Они не различают по категориям плохой/хороший. Им проще жить без оценок и ярлыков. И все же я бы не вернулась в тот возраст ни за какие коврижки. Я хочу сама выбирать путь, а не ждать, когда за меня примут решение взрослые.
Забавный человечек в строгом синем костюме улыбался от угла до угла, словно насмехаясь надо мной, над моим желанием поскорей вырасти. Я смотрела в пустые нарисованные краской глаза и ненавидела то, что они хотели сказать: ну и наивная же ты. Не желая признавать очевидного, я сжимала кулак все сильнее, и тем сильнее хрустел тонкий пластик в моей ладони. Еще чуть-чуть и… Дура, чем я занимаюсь?
Читать дальше