Глеб Селезнев - Супергероизм. Фигуры за свечой

– Андрей, – позвал он, постучав по двери туалета, и, не дождавшись ответа, толкнул её. Коготовского в квартире не было.

Желвак сунул руку за пазуху, хоть и знал, что телефона у него больше не было, движение было машинальным. Узнать бы хоть, сколько сейчас времени. Он перешёл к кухонному окну и вгляделся в бледно-оранжевую улицу. Машин, проезжающих по шоссе было достаточно много, на остановке, видневшейся у здания заброшенного кинотеатра с разбитыми окнами, стояли люди, значит, автобусы ещё ходили. Интересно, это вечер того же дня, или Желвак проспал больше суток? Если вокруг никого не убивали и не насиловали, такое было вполне возможно. Их организмы уже давно приспособились делать всё про запас: пить, есть, спать.

Коготовский вполне мог самостоятельно отправиться в ближайший так называемый «торговый центр», учитывая то, что у них не оставалось продуктов, – Желвак заглянул в холодильник – но зачем было делать это в тёмное время суток? С головой у него было в порядке, и скоплений людей, как Желваку, ему сторониться не приходилось. Конечно, Коготовский, и находясь в своём положении, мог свернуть шею любому гаду, попытавшемуся ограбить инвалида, но всё-таки… вдруг его в этот момент накроет?

Желвак начал бесцельно бродить по их убогой однокомнатной квартире, которою они снимали второй месяц в этом городе, решив, что повода для волнений пока никакого нет, и стоит выждать хотя бы то время, за которое Коготовский теоретически сможет добраться до магазина и вернуться обратно. Желвак старался размышлять трезво и бодро и не обращать внимания на заворочавшееся где-то на заднем фоне сознания чувство тревоги. Хоть бы телевизор какой в этой халупе был, что ли. На днях должна была прийти хозяйка и, с брезгливо-неприязненным видом осмотрев своё драгоценное имущество, забрать у них кварплату. Интересно, а им есть чем платить? Он вновь вспомнил, что даже не прикоснулся к трупу маньяка, у которого могли быть деньги. Да уж, рассудок в тот момент с ним и рядом не стоял… а у Коготовского, интересно, есть вообще деньги? С чем он в магазин-то поехал? Опять начнёт свою старую песню: «держи себя в руках», да «оставайся на стороне тех, кого спасаешь». А может и не начнёт. Деньги маньяков, грабителей, мужей-садистов, подростков-сатанистов были основными средствами, на которые они существовали, и для Коготовского, это была довольно скользкая тема. Граница, на которой он сам не понимал, в какую ему сторону думать. Так, по крайней мере, кажется Желваку.

Он проводил глазами второй автобус, отошедший от остановки. Коготовского не было видно ни в одном из окон, и в Желваке начала разрастаться колючая злость. К каким чертям этого пулубэтмена понесло на ночь глядя? Так голод замучил что ли?!

Желвак вдруг понял, что и его уже давно, а точнее сказать, с самого пробуждения ото сна терзает голод, и не психуй он сейчас так, то вполне мог бы понять Коготовского, решившего не ждать его и самостоятельно отправившегося за пропитанием. Есть им обоим нужно было часто и много, наверное, вдвое больше, чем простым людям. Но Желвак в этот момент находился чуть ли не в отчаянии и был способен лишь на то, чтобы проклинать своего наставника-алконавта. Не зная, чем это может помочь, он закрыл глаза и ПРИСЛУШАЛСЯ.

Обычно, всевозможные страхи одних, как и желания причинить боль других, постоянно маячили вокруг, в каком бы городе они не находились, и оба они просто привыкли к этому, научились не замечать, как простые люди не замечают перманентного звукового фона своих каменных джунглей. Но стоило только обратить внимание на этот ШУМ, сконцентрироваться на нём, и тут же становились очевидными вспышки этого микро-маньячества. Вот, в направлении центра города, на юго-запад, метрах в пятистах какой-то папаша излил свой праведный гнев на сынка или дочку, принесшего домой двойку. Может и не принесшего, и может и не папаша. Коготовский мог бы сказать наверняка, он научился определять подробности точнее. Желвак же мог понять только то, что страх был детским, неглубоким, без вывертов, а желание нанести удар – наоборот, взрослое. Привычное такое, спокойное, словно желание закурить сигарету… по левую руку мелькнуло что-то неразборчивое – какая-то шпана хотела то ли поймать, то ли уже поймала, но упустила… кошку, что ли. Страх животных почти не чувствовался, был каким-то отрывистым, невнятным, словно передающимся на соседней волне. И очень коротким… совсем рядом что-то мгновенное, скорее всего лишь встреча взглядов: одиноко идущей по тёмному двору женщины и подозрительного вида амбала. Или амбалов. А может и не очень большого мужика, который напустил на себя жуткий вид, и у которого от испуга в глазах женщины прошёл приятный холодок по спине, и встал член… совсем далёкие и не разборчивые связки ужас-удовольствие во множестве мелькали тут и там постоянно, и Желвак, даже напрягшись, не смог бы различить их подробностей. Он мог охватить своей «антенной», образ которой порой возникал в голове, наверное, половину города, и то, что находилось на горизонте «слышимости» сливалось в почти равномерный гул… треск.