Глеб Пудов - Состояние сохранности

– Я тебе в следующий раз минет сделаю!!

Ответом на это заявление был громоподобный хохот всего нашего мужского коллектива, от которого чуть слышно задребезжали стёкла в рамах.

Но оставим милого Серёжу в его мире, где он, вероятно, пребывает до сих пор, и вернёмся к нашей истории.

Владимир, как я сказал выше, оставлял живописные полотна в разных местах нашей мастерской, причём иногда они совершенно загромождали проход. Товарищи часто упрекали его за это, но он не предпринимал ровным счетом ничего. Вероятно, он тоже жил в своём мире.

В один из прекрасных дней нас по телефону вызвали на срочные работы в залах музея. Коллектив очнулся от сна и бодро двинулся к месту активной деятельности. Я же, зачитавшись в углу какой-то научной «ересью», не слышал всеобщего радостного возбуждения («Вот оно! Началось!»), и очнулся лишь тогда, когда всё вокруг стихло. Поняв, что рискую что-то пропустить, я захлопнул книгу и побежал за родным коллективом. Но процесс захлопывания книги совершенно исключил процесс смотрения под ноги, поэтому я налетел на оставленный Владимиром мольберт и картину на нём. Результатом столкновения было то, что я оказался на произведении искусства, а точнее, на полотне одного весьма известного художника какого-то пыльного столетия. Пальцами я упирался в глаз смелого коня, а носом – в соломенную крышу дома.

Ужасу моему не было предела!..

Перспектива всю жизнь посвятить выплате стоимости этого полотна встала передо мной во весь рост. Я медленно поднялся с живописи, посмотрел на неё. Так и есть: следы моих пальцев на коне и на доме…

Что же делать?

Не найдя героического решения, я поплёлся к коллегам, и присоединился к работе, стараясь не смотреть на Владимира. Работы наши неожиданно затянулись, и мы разошлись по домам только вечером, почти не заглядывая в мастерскую.

Я не спал всю ночь, нервно пил чай и думал, что предпринять. В конце концов, решил подойти к реставратору и во всём признаться: пусть убивает, как хочет.

Утром я очень нехотя шёл на работу: любовался на старинные дома, кормил уток на речке, помогал бабушке перейти через дорогу, снимал кошку с дерева, спасал воробьёв от спасённой кошки… Душа, вероятно, напоследок хотела сделать как можно больше добрых дел, чтоб было с чем являться на небеса.

Однако пришёл я вовремя. Медленно открыл дверь в мастерскую, вошёл. Полотна не было! Ещё вчера оно стояло на проходе (я, разумеется, поставил его на прежнее место), а теперь там находился лишь грустный мольберт, своим скелетом закрывающий почти всё небо в окне. Владимир преспокойно наливал кофе, и, судя по всему, вовсе не собирался меня убивать.

– А где же картина? Что вы с ней сделали? – спросил я дрожащим голосом. Реставратор удивлённо взглянул на меня, отпил кофе, и сказал:

– Да ничего особенного. Покрыл лаком и вернул заказчику.

Далее я, по понятным причинам, решил не расспрашивать.

Через много лет я прочитал в одном серьёзном исследовании, что следы пальцев на полотне знаменитого художника N – это свидетельство его бешеного темперамента, «творческого горения», почти экстаза, в котором он создавал свой шедевр. Полотно по своей монументальности сравнивалось с творениями русских зодчих, на которых тоже иногда видны следы пальцев.

Таким образом, сам того не желая, я оставил след в искусстве.

Когда я был студентом, часто путешествовал в летние месяцы. С радостью ощущая на плечах только рюкзак, а не проблемы со сдачей экзаменов, я садился в первый попавшийся поезд и ехал в неизвестном направлении. Судьба, как правило, улыбалась мне и посылала интересные события и ярких людей.

Впрочем, так было не всегда.

Однажды я очутился в забытом древнерусском городе. После бродяжничества по кривым улицам, перемежающимся грязными рынками, я уткнулся носом в ворота монастыря. Ворота были ржавые и скрипучие, и давно не могли задержать никаких врагов, тем более, меня, молодого и любопытного.

Монастырь переживал не лучшие времена.

Облупившиеся стены старинных храмов покосились, поэтому неизвестные доброжелатели установили деревянные контрфорсы. Видимо, эти же доброжелатели сняли колокола с высокой колокольни. Большое углубление в её щербатой стене, предназначенное для часов, сиротливо пустовало. На многих дверях висели колоссальные железные замки и чугунные цепи. Некоторые тропинки заросли по щиколотку. Между храмами бродили мрачные коровы.