Ната Потемкина - Иммигрантские Сказки

– Мы редко виделись тогда с нею, но я был рад. Врут, что дружба – та же любовь, только без секса. Буллщит. Любовь – это когда каждый день, и чтоб не врозь ни минуты, а мы спокойно так жили с ней, каждый по-своему, я – с твоей матерью, ты тогда в Гарлеме снимала что-то с тем парнем, помнишь (помнить этого Лена совсем, кстати, не хотела), которого ты бросила потом ради Вовки (а вот это вспомнить стоило)? А с ней мы порознь существовали, нам хватало того, что мы просто есть. Раз в неделю, в месяц, встречались на берегу.

Временную гринкарту Дайна получила, с ней два года можно жить припеваючи, но потом, когда эти два года пройдут, надо подавать на пятилетнюю. И вот, когда эти два года практически уже истекли, Инесс не сдала выпускной тест в колледже. Как это не сдала, почему, она хорошо училась, – все было мраком покрыто, Дайна сказала, что Инесс обвинили в плагиате, она дрожала от ярости, не зная, где искать правду. Инесс, по ее словам, погрустила немного, сказав матери, что это ошибка, но правды не добиться, и поступила в другой колледж, снова на материны деньги. Все было по-прежнему ничего, уборок было много, Дайне стали давать частные особняки, она там делала такие уборки, что я б так ремонт не сделал.

– Перестань, папа, ты всегда отлично делал ремонт.

– Рад за себя, – иронично ответил Гарри.

– Она веселая тогда была, все равно веселая. Поступив в другой колледж, не знаю уж, какой, что-то там было связано с психологией, Инесс познакомилась с парнем-американцем и собралась выходить за него. Дайне этот парень, помню, очень. Не. Понравился.

«Ках!» – справа раздался глухой деревянный стук. «Ках!». Затем «чорк, чорк, крекс». Черный силуэт за спиной отца громко стучал своим массивным клювом по спинке скамьи.

– Видишь, дорогая моя, – сказал Гарри, оборачиваясь к вороне, – я не вру. Правду говорю. Не понравился теще будущий зять. Но всем, в общем-то, плевать было…

«Ках!» – громче прежнего стукнула ворона.

– Ты мне так лавочку всю раскрошишь, я понял, понял, – примирительно отреагировал Гарри, и продолжил.

– Ей было за пятьдесят, пятьдесят три или четыре, когда она чуть-чуть начала болеть. Но еще раньше Инесс сказала, что они с тем парнем женятся и уезжают в Висконсин – до сих пор не понимаю, дался им тот Висконсин? Дайна после этого отказалась оплачивать ей учебу, но Инесс это, кажется, не огорчило. Ее муж неплохо зарабатывал, из комнаты в Бей Ридж она давно съехала. Второй диплом, вроде, даже защитила, и без проблем, вроде. Дайна – пока они не уехали еще в свой Висконсин – просила дочь оформить продление гринкарты, и та, по-видимому, согласилась, они уже не шли к адвокату, Дайна собрала все документы, Инесс сказала, что все можно сделать по интернету, это будет дешевле, адвокат стоит больше тысячи. Дайна ничего в этом не понимала, но сама видела, как Инесс заполняет анкету матери и просит заменить ей гринкарту на пятилетнюю, она лично видела, как Инесс отправляет эту анкету, и видела надпись Successful, появившуюся на экране после отправки. Инесс сказала, что теперь ей нужно дождаться письма, оно придет в почтовый ящик Дайны, в письме будет дата аудиенции в иммигрейшн, они должны будут обе туда явиться, ее предупредят заранее об этой дате, волноваться не надо, время будет, и Дайна сможет позвонить Инесс, а Инесс приедет из Висконсина и поможет маме получить гринкарту.

– И она… не помогла? – спросила Елена.

Гарри долго молчал, было видно, что он думает, как ответить, разговаривает сам с собой и даже пожимает плечами на какие-то свои внутренние версии.

– Так нельзя сказать… Просто это письмо, которое она должна была получить… Она его не получила.

Письмо, впрочем, скорее всего было отправлено, и почтальон донес его до почтового ящика Дайны. Почему ж нет-то? Донес, и даже бросил внутрь. Вероятнее всего, это случилось, когда Дайна отчаливала убирать огромный особняк на Стейтен Айленде, туда долго ехать, большой домище, уборки дня на три не отрываясь, это были старые, прикормленные клиенты, они нормально платили и давали ночевать во время длительного уборочного забега. У хозяев был большой телевизор, и она посмотрела этот телевизор. Это было осенью, в самом конце того… запомнившегося всем октября. Когда она приехала на уборку, было пасмурно, думала – распогодится на следующий день. Но на следующий день все стало иначе. По телевизору она увидела свой дом, дом, в котором она снимала бейсмент. И поняла, что вернуться туда не сможет. Бейсмент был затоплен, она сказала потом, что рассмотрела даже кое-какие плаваюшие в реках дерьма собственные вещи. Другие дома, поменьше, и вовсе посносило, их части плавали в море вместе с мешками мусора и телами животных. Люди тоже погибли, много. Все это назвали тогда женским прекрасным именем, нежным, словно звон китайского колокольчика. Пострадавшим оказывали посильную помощь, но первых было больше, чем второй. Транспорт не ходил, в городе было объявлено чрезвычайное положение. Хозяева предложили ей остаться у них на несколько дней. По крайней мере, пока не начнет ходить транспорт и не появится электричество. Хозяйский особняк был далеко от прибрежной зоны, им, можно сказать, не досталось.