Фил Ахмад - Ухмылка статуи свободы – 2

дайте мне средства массовой информации,

и я из любого народа сделаю стадо свиней…

Йозеф Геббельс. Однако…

Ради любопытства я решил посчитать количество транслируемых каналов, но до конца не добрался – не хватило терпения. Остановился на близком мне по духу музыкальном «rockabilly». На цветном экране зажигали четыре волосатых лабуха в ковбойских шляпах, самозабвенно наяривая на электрогитарах мой любимый рок-н-ролл. Ништяковый музон бодрил и поднимал настроение. Немного портили телекайф рекламные ролики, повторяющиеся через определенные промежутки времени. Поначалу, как и все новое, мне это было интересно. Ярко, красочно, забавно. Потом навязчивость и однообразие кричащих картинок стала раздражать. Когда по телеку начинали крутить рекламу, мы с ребятами обычно уходили на кухню пить кофе. Иногда продолжительности рекламной паузы хватало даже для того, чтобы спокойно поужинать. Эфирное время на телевидении стоит очень дорого и продается буквально «по минутам». Реклама – один из основных источников дохода медиамагнатов. Поэтому телекомпании предоставляют рекламодателям карт-бланш в выборе условий для популяризации товаров и услуг. Чем выше оценивается рейтинг телеканала, тем дороже обходится транслируемая реклама. Правила размещения рекламы не изменились и по сей день. Как говорят англичане, «с помощью рекламы можно продать и дохлую кошку». Все верно… Деньги не пахнут… если их правильно отмыть… Вскоре вернулся Аркадий. Он служил агентом по недвижимости в небольшой компании, основанной румынскими эмигрантами. У себя на родине глава этой фирмы занимался политикой и входил в число главных оппозиционеров к существующему тираническому режиму. Чтобы не попасть в жернова репрессий, он был вынужден тайно бежать из Румынии во времена авторитарного правления диктатора Чаушеску. На родине у него остались жена и двое детей. Воссоединиться с семьей он смог лишь после шести лет вынужденной эмиграции. В деловой среде считается, что самые тяжелые и малодоходные бизнесы – это продажа недвижимости и торговля пылесосами. Но, несмотря на это ироническое утверждение, в Америке благополучно сосуществуют крупные и мелкие фирмы, специализирующиеся именно на этих неприбыльных сферах деятельности. Бизнес – живая, постоянно изменяющаяся субстанция, и это всегда риск. С математической точностью предсказать банкротство или преуспеяние той или иной структуры невозможно. Разнополярность актуальных состояний бизнесов, их движение по деловой синусоиде зависят от множества факторов. В деловом мире ежедневно рушатся и одновременно возникают мелкие, средние и крупные бизнесы. Вне зависимости от масштаба и вида деятельности все деловые структуры объединяет одна святая цель – получение прибыли. Без прибыли ты – банкрот. Значит, не вписался в рынок. Тогда сворачивай свое безнадежное дело, иди на улицу и торгуй хот-догами за 50 баксов в день. Или засунь гордыню в задницу и полируй башмаки «белым воротничкам» на Wall street за те же вонючие $50. Жить нельзя, но выжить можно. В этой стране голодных нет даже среди нищих. Человек – сам кузнец своего счастья. Ты свободен. Хочешь щастья – иди накуй. Это Америка, детка. Аркадий включил кофемашину, смолол зерна и заварил кофе. В Америке я впервые увидел этот универсальный кухонный комбайн, состоящий из кофемолки и собственно заварочного аппарата с прозрачной стеклянной колбой. До нас, детей советского общепита, многие индивидуальные кухонные технологии еще не добрались. Заядлые кофеманы мололи кофейные зерна вручную, используя для этого специальные кофемолки. Получив нужный помол, спецы со знанием дела заваривали кофе на плите в простеньких алюминиевых джезвах. При этом внимательно следили за тем, чтобы кофе не «убежал». Как только на поверхности заварки образовывались бурлящие пенистые пузырьки, турку немедленно снимали с огня. Кофе считался готовым. Гурманы пили чистый, обжигающий, горьковатый, неслащеный, чтобы сполна ощутить аромат и вкус экзотического напитка. Большинство же советских граждан особо не мудрствовало над кулинарными рецептами и правилами заваривания кофе. Не привык еще народ к барскому напитку. Многие просто заливали покупной молотый кофе сомнительного качества и неизвестного происхождения крутым кипятком, добавляли в чашку молоко, сахар и тщательно перемешивали эту смесь – «заваривали». После чего лакали теплую коричневую жидкость, причмокивая от удовольствия. Как же: «кофий пью, енто вам не чаи гонять с баранками». В этой связи нельзя не упомянуть об отечественном, страшно дефицитном, растворимом кофе в безликих железных банках, который был доступен простому населению только по большим праздникам. Причем продавался он только в наборе с продуктами пониженного спроса: килькой в томате, баклажанной икрой и прочей, не востребованной годами, пищевой дрянью, которую, во избежание отравления, большинство разумных граждан сразу после покупки отправляли в мусорное ведро. Эту безвкусную порошковую муть под названием «кофе растворимый без осадка», похожую на коричневатую марсианскую пыль, можно было лакать литрами без всякого эффекта, кроме мочегонного. Из каких отходов, с какими вредоносными вкусовыми добавками этот продукт производился на советских пищевых комбинатах – неизвестно. С целью защиты от промышленного шпионажа технология изготовления кофейного порошка была строго засекречена. Это – государственная тайна, покрытая мраком. Не «кофе» – оружие массового поражения. Мощный удар по печени. Канцероген. Тайное оружие масонов. Обладает колоссальной разрушительной силой. Удобно расположившись на диване, мы с удовольствием попивали свежий кофеёк и общались на разные темы. Как подавляющее большинство трезвых мужиков, заговорили о политике. Затрагивали многое из происходящих в мире событий. Обсуждали жизнь в Союзе, в Америке. Мы не сравнивали и не критиковали эти страны, нет. В этом глобальном вопросе каждый из нас уже занимал определенную нравственную позицию. Приоритеты были определены давно: у Аркадия – задолго до эмиграции, у меня – с детства. У нас была единая политическая и моральная платформа, поэтому мы ловили мысли друг друга с полуфразы, с полуслова понимали смысл сказанного. Мы просто констатировали факты и озвучивали реальные моменты жизни, в очередной раз убеждая себя в правоте собственных мыслей. Фактология – вещь упрямая. Факт почти не требует доказательств. Все очевидное, открыто лежащее на поверхности, позволяет объективно оценить противоположные уклады жизни и дать каждому из них личную оценку. Но как говорится, «думай глобально, действуй локально», и я попросил Аркадия помочь мне позвонить в Лос-Анджелес. Он кивнул – ok, и набрал номер. На калифорнийском конце провода трубку поднял Луис. Услышав знакомый голос, я ответил и, сконфузившись, передал трубку Аркадию, чтобы тот корректно продиктовал Луису свой адрес. Я бы мог сделать это и сам, но не был до конца уверен в своем английском и боялся ошибиться в диктовке. Дело было сделано. Теперь мне оставалось только дождаться от Луиса письма с авиабилетом. Аркадий объяснил, что почтовая пересылка займет дня три. В Союзе доставка заказного письма на такое расстояние заняла бы как минимум месяц. Значит, на несколько дней я был предоставлен самому себе и открыт нью-йоркской жизни. Пару дней я безвылазно сидел дома и, машинально щелкая пультом, равнодушно таращился в экран телеящика. Когда нескончаемая пробежка по телеканалам утомляла, перелистывал странички записной книжки, в который раз перечитывая знакомые разговорные английские фразы. Я никак не мог заставить себя выйти на улицу. Появилось непонятное и совершенно мне не свойственное чувство скованности. Я словно прилип к этому дурацкому месту, не в силах оторвать задницу от мягкого дивана. Я не мог понять, откуда возникла странная боязнь чужеродного пространства и необъяснимый приступ агорафобии. Вытащить себя из неприятного удручающего состояния мне поспособствовал Аркадий. В один из таких тягучих дней он вернулся из офиса ранее, чем обычно. Я как обычно, валялся на диване со скучающей физиономией бездельника и тупо перелистывал каналы телеящика. Вид у меня был удрученный. Правильней сказать – никакой. На кухне зажужжала кофемашина, послышался знакомый густой аромат кофе…