Олег Мамонтов - Встречи с нимфами

Ныне, давно разменяв шестой десяток лет и потеряв работу, Каморин посвящал своему увлечению по нескольку часов ежедневно, преодолев былую застенчивость. Раз жизнь его всё равно уже, в сущности, прожита, то какое ему дело до того, кто и что о нём подумает! Ведь не сегодня-завтра его не будет. Один на всём белом свете, без детей и внуков, он только сочинительством может заполнить свои дни и оставить хоть какой-то след на земле…

Поскольку литературные журналы исчезли из обращения, он посылал теперь свои произведения в книжные издательства, и уже не в бумажном, а в электронном виде, в соответствии с новейшими издательскими требованиями. Каждый раз перед очередной рассылкой он выяснял, по каким адресам ещё принимали к изданию современную русскую прозу, не требуя от авторов деньги за опубликование, и с печальным удивлением отмечал, что число их снова уменьшилось. Искушение издавать свои книги за собственный счёт было преодолено, когда выяснилось, что книготорговые сети не заключают договоры с физическими лицами. В конце концов он едва мог насчитать во всей России лишь с полудюжины нужных ему адресатов. Всей полудюжине он посылал свои сочинения и обычно ничего не получал в ответ, как если бы его тексты просто исчезали в интернете или после попадания на издательские сервера сразу автоматически сбрасывались как спам в электронные мусорные корзины.

Впрочем, безразличие издательств мало огорчало и ещё меньше удивляло Каморина – напротив: оно казалось ему вполне естественным. Прежде всего потому, что он считал себя неудачником. Ну а потом он полагал, что успешные современные авторы пишут не так, как он, а совсем иначе. Это представление было вынесено из краткого, урывками, знакомства с книжными новинками. Хотя из опасения подпасть под обаяние чужого стиля он избегал их, но всё же порой, чтобы скоротать время в пути, просматривал издания, случайно подвернувшиеся под руку. И почему-то почти в каждой книжке ему встречались странные, нереальные, кукольные персонажи – кудесники, оборотни, таинственные пришельцы из других миров, безбашенные авантюристы, странствующие по разным эпохам. Создатели подобных картонных героев следовали, вероятно, канонам «магического реализма», «постмодернизма» или какого-то иного изощрённого «изма» – столь же, несомненно, конъюнктурного и лживого, как с юности ненавистный ему «социалистический реализм». Ему было жаль инфантильных читателей модного вздора, которым не хватило в детстве сказок: беднягам невдомёк, что величайшая чувственная радость, доступная человеку, – совершенно ясное сознание, когда весь мир видится ярко и резко, как сквозь линзы, протёртые до скрипа. Хотя, возможно, это вполне понятно лишь таким, как он, – тем, кто был однажды на грани умопомрачения и спасся чудом…

В принципе он мог бы писать просто «в стол», как это делали в советское время иные, в расчёте не на реальных, современных читателей, а на каких-то будущих, гипотетических. Просто из настоятельной потребности как-то выразить, запечатлеть свой жизненный опыт, пусть и не слишком богатый. Потому что ему казалась совершенно невыносимой мысль о том, что всё пережитое умрёт вместе с ним, бесследно и неведомо для других. Незаметно угаснуть в одиночестве, под гнётом навалившейся тишины, чувствуя в бессильной немоте свою неспособность нарушить её, дотянуться до кого-то за пределами своей скорлупы – такая участь представлялась ему ужаснее всего. И потому тот факт, что читатели у него всё же есть, воспринимался им как нечаянный, щедрый подарок судьбы. Пусть число их невелико, пусть им приходится искать его тексты в закоулках интернета, на самиздатских сайтах, – тем больше вероятности того, что среди этих незнакомцев есть настоящие ценители, понимающие его, близкие ему по духу. Скоро они прочтут его новое произведение, которое, наверно, станет последним, потому что теперь он доскажет всё, что хотел сказать. А также потому, что писательство стало в его возрасте занятием слишком опасным, угрожающе повышая давление крови. Его новая книжка будет называться «Встречи с нимфами». Он расскажет о своих любимых. О тех девушках, которые очаровывали его и ломали его жизнь.

Его всегда привлекали и влюбляли в себя юные существа, соединявшие уже пробудившуюся женственность с трогательными, наивными, полудетскими чертами. Все они принадлежали к одному физическому типу: то были хрупкие девушки, стройные до почти болезненной худобы, с очень нежной кожей, ещё сохранявшие подростковую угловатость, чем-то похожие на птиц – лёгких, пугливых, готовых каждый миг вспорхнуть… Подобное удивительное создание можно увидеть на портрете Иды Рубинштейн кисти Валентина Серова. Похожих прелестниц он встречал в своей жизни немало, поскольку такими бывают многие девушки на этапе перехода от детства к юности. Но у некоторых «воздушность» бывает выражена особенно отчётливо и сохраняется дольше обычного, и именно такие особы, заключающие в себе как бы квинтэссенцию девического очарования, волновали его в наибольшей степени. Порой ему казалось, что он влюбляется в одно и то же существо, которое снова и снова переживает перевоплощения, вселяясь в новые тела и являя собой, по аналогии с вечной женственностью, вечное девичество.