Олег Мамонтов - Встречи с нимфами

Но Ксения не захотела поддержать шутку и ответила серьёзно:

– Нет, мы же наметили этот маршрут ещё в начале недели, а Кундрюцкова только сегодня утром сообщила мне, что собирается через неделю прилететь в Москву по делам и хочет остановиться у меня. Если, конечно, мы с тобой не против. Ведь в гостиницах регистрируют приезжих, а ей это не нужно. Здесь к ней могут быть вопросы у разных органов…

– Напрасно ты беспокоишься за неё, в Москве промышлять русофобией безопаснее и выгоднее, чем проституцией! – засмеялся он, радуясь тому, что Ксения неожиданно выступила в роли просительницы и теперь можно отчасти поквитаться с ней за сегодняшнее смятённое ожидание нервотрёпки. – Здесь русофобия во всех её видах – идейный мейнстрим!

– Что за вздор!

– Нет, именно так! Это мутный канализационный поток, в который ежедневно свою долю гадостей добавляют многие известные московские журналисты, артисты, литераторы, оппозиционные политики и прочие публичные фигуры. Весь этот столичный культурный и медиа-бомонд, вождей которого художник Юрий Данич изобразил в виде голых бесов на своей знаменитой картине. На огромном полотне особенно бросается в глаза чернявое, жирное, как боров, существо с мохнатым брюхом, известное изобретением гнусного слова «пропагандон». Как будто его самого нельзя так назвать, ха-ха-ха! Этот современный «властитель дум» пишет, например, о Горьком, о его будто бы «лучшем рассказе ХХ века» под названием «Мамаша Кемских», в котором речь идёт о безумной побирушке и воровке, только для своего обычного русофобского выпада: «Перед нами блестящая метафора России, нищей, сошедшей с ума, но всё не желающей проститься с былой славой». Об этом бомонде очень хорошо сказал один известный блогер. Вот, сейчас зачитаю…

Вязигин достал из кармана куртки смартфон, сделал несколько кликов и голосом, зазвеневшим от радостного возбуждения, начал читать:

– «Кубло, возомнившее себя российской интеллигенцией, узурпировавшее всё с этим связанное, выжившее отовсюду всё живое»… Каково, а? И далее ещё красочнее: «слипшийся воедино клубок светлолицых гадин, «прогрессивной общественности и совести нации», которые выжрали всю российскую культуру, задушили всё, до чего могли дотянуться, захватили книгопечатанье, кинематограф, театр, навручали себе званий, премий, грамот и мест…»

– Да здесь же нет ни слова о русофобии! Здесь просто об успешных людях…

– Так ведь они потому и успешные, и «прогрессивные», и «совесть нации», что русофобы! Они, всегда чётко ориентированные на Запад, противопоставили себя всем остальным, «нерукопожатным» россиянам, будто бы отсталым и зависимым от власти. Они, «прогрессивные», правят бал в Москве! Мы находимся не где-нибудь, а в самом центре победившей русофобии!

– Ты сильно преувеличиваешь…

– Если бы! Пусть пока не на официальном уровне, но зато в так называемом либеральном общественном мнении русофобы победили вполне! Только попробуй что-то вякнуть в осуждение их, и тебя предадут публичному шельмованию, закроют тебе все пути или, в лучшем случае, устроят против тебя заговор молчания! Кто, к примеру, слышал о художнике Юрии Даниче после четырнадцатого года? В том году он выставил свою картину «Бесы»… Зато твою Кундрюцкову, как только она покажется в Москве, сразу примут в здешнюю хипстерскую тусовку с распростёртыми объятиями. Что же до властей предержащих, то они посмотрят на неё равнодушно, поскольку и не такое видали.

– Но при чём здесь русофобия? На самом деле речь должна идти о свободе, которой нам всем не хватает, о борьбе за неё! Кундрюцкова внесла в эту борьбу свою лепту и благодаря этому стала известной на Украине и в Москве. Ей нет нужды завоёвывать себе популярность в хипстерской тусовке, как ты выражаешься…

– Да что о ней говорить! Если ты сильно озабочена её судьбой, пусть она, так и быть, поживёт у нас… – Вязигин махнул рукой с видом усталой покорности, как бы давая понять, что дальнейший разговор на эту тему его не интересует, а на самом деле внутренне торжествуя.

Ксения ненадолго замолчала, а затем заговорила о другом и при этом выглядела довольной. Вязигин догадался: она рада его согласию приютить Кундрюцкову. Остаток дня и вечер супруги, паче чаяния, провели спокойно, хотя и с чувством лёгкого отчуждения друг от друга.

2

Дмитрий Сергеевич Каморин, невысокий плешивый мужчина, почти старик, с угрюмым взглядом исподлобья, всю жизнь мучился подозрением о том, что родился графоманом. Будучи моложе, он предавался сочинительству урывками, украдкой, отчасти стыдясь этого увлечения, как если бы видел в нём нечто порочное. Никто из окружающих не знал, что ещё в советское время он отправлял свои прозаические опусы в литературные журналы. Правда, такое случалось лишь дважды, поскольку он очень сомневался в своей способности создать что-то вполне приемлемое для советских издательств, в обязательном стиле «социалистического реализма», и даже всерьёз не пытался это делать. К тому же его слишком изнуряли ежедневные труды и заботы ради куска хлеба, мешая творческой плодовитости. Оба раза его произведения, отпечатанные на машинке, вскоре вернулись с краткими отзывами-отказами. Одно из этих редакционных посланий, подписанное женщиной, было снисходительно-сочувственным, как если бы предназначалось больному, а в другом, под которым стояло мужское имя, чувствовалась плохо скрытая досада: мол, ну зачем ты докучаешь нам своей никому не нужной писаниной!..