На факультет социологии Игорь попал, провалившись на вступительных экзаменах во все театральные училища Москвы, но мечту стать артистом не оставил. Он мечтал выходить на сцену и покорять зал, мечтал, что будет говорить правдиво и честно со сцены, именно на театре, не в кино ( «синематограф» достоин только презрения по сравнению с могучей театральной традицией, идущей из глубины веков), без слащавости в лицах, криком и шепотом, неподдельной болью сердца будить, будоражить, заставлять рыдать и смеяться.
Игорь, посмотри на себя: у тебя маленький недоразвитый подбородок, кучерявые бурые волосы, будто подрубленные пальцы рук, ты сутулый, короткошеий, плохо видишь, хотя не носишь очки, у тебя совсем нет музыкального слуха, да, ты очень хороший парень и друг, ты умный и знающий, но смешной, особенно в этом желании быть актером, так не бывает, Игорь! Артиста, так уж повелось, должны любить женщины, а ты как будто бы к ним равнодушен – почему ты не приласкаешь Леночку Поперси? Она тебе не нравится?
– Нравится, – ответил Игорь Чутков, когда на балконе с глазу на глаз нечто такое, но много-много мягче, чем обычно он слышал, шепнул Решетников. – Даже очень, я ей читал «Антимиры» Вознесенского, и она сказала…
Решетников прервал:
– Ну и давай… они такие голодные, эти Поперси…
– Да?! – не сразу понял Чутков. – А, на любовь…
Филипп похлопал Игоря по плечу, хотя совсем не хотел, он чувствовал – это пошло, это неправильно, некрасиво, но роль ловеласа, свалившаяся на него, диктовала: именно так он и должен сделать.
Оказывается, сестрам-близнецам положено возвращаться домой вместе – это обязательное условие, поставленное их отцом и матерью. Решетников уговорил Чуткова его поддержать. Жили недалеко – он согласился.
Пошли провожать.
Трамваи ходили, дребезжа разболтанным, несмазанным железом. Фонари покачивались на шнурах. Первый желтеющий лист облетал – был крепко заваренный осенний вечер. Конечно, не весна – «время любви», это старая бессмысленная ложь, а осень! Осень! Короткая, теплая осень, самое начало.
Чутков медленно шел с Леночкой Поперси впереди, что-то рассказывал, размахивал руками, будто птица, пытающаяся взлететь, а Решетников обнимал, целовал Ольгу, а потом они вдвоем добегали до сестры и Игоря и снова останавливались, чтобы продолжить. Так дошли-добежали до дома. Здесь Лена Поперси вдруг резко развернулась и подошла к сестре:
– Можно тебя на минуту… – И с язвой в голосе добавила: – Отвлечь?
Сестры отошли в сторону, Лена что-то шепнула, и Ольга тотчас вернулась:
– Она сказала: подождет еще двадцать минут. Они будут во дворе, там есть беседка…
Чутков с Леной скрылись в темной глубокой арке дома. Филипп глубоко проник неленивыми губами и языком в рот Ольги, прижал ее к стене и рукой, как он видел в западных фильмах, схватил за аккуратную, мягкую ягодицу… Неожиданно мимо них рваной театральной походкой пронесся злой, обиженный Чутков.
Филипп и Ольга оглянулись, не понимая: время же не вышло.
– Я пошел!
– Пока, – растерянно произнес Филипп.
Ольга выскочила из рук Решетникова и скрылась в прожорливой темноте.
Филипп ждал. Сестры вышли через несколько минут. Лена остановилась рядом с дверью подъезда, под фонарем, а Ольга подошла к Филиппу, поцеловала в щечку и шепнула:
– Нам пора. Поди поцелуй ее тоже.
– Как?!
– Как меня целовал.
Вместе подошли к дверям подъезда.
Фонарь светил в лицо Лены, делая его плоским, китайским, желтоватым и непрочитываемым. Она ждала. Филипп не понимал, как так можно подойти к девушке и ни с того ни с сего, не говоря ни слова о чувствах, о любви, при свете, на глазах, рядом… Она, другая, хотя какая другая, такая же, такая же точно, легко спутать…
– Нам надо идти, – сказала Ольга, будто подняла вверх стартовый пистолет.
– Пока, – сказал Филипп Решетников и смело взял голову Лены в свои руки и, как потом учила «француженка», губами, языком, нелениво, отработал «eau», «deux», «trois», «gaircon», «maison».
Пробудил его от страстного заплыва во французский язык глухой звук захлопнувшейся тяжелой двери. Ольга?! Она ушла, убежала?! Дополнительные занятия по иностранному языку неожиданно закончились. Лена, оттолкнув Филиппа, следом, через ступеньки лестничных пролетов, помчалась за сестрой. Растерянный Решетников не сразу пришел в себя, с трудом соединил произошедшее в целое, робко приоткрыл массивную дверь, но ничего, кроме грузной самодостаточной подъездной тишины, не обнаружил.
Читать дальше