Айслан Балган - Боль. Сборник рассказов

По другую сторону стояли вождь и его приближённые. Отец даже не глянул на меня. За три метра от него я чувствовал его переживания. В гуще гула и улюлюканья шаманов я мог услышать его тяжёлые вздохи. Я видел, как заскорузлые в сетке густых вен руки вождя сжимались в кулаки. Сжимались и разжимались. Вены набухали, а ноздри расширялись. Но лицо отца оставалось прежним – невозмутимым, спокойным. С этой резиновой маской он ходил на протяжении всей жизни. Физиономия вождя менялась лишь на охоте крупной дичи, когда тот, наполненный азартом, стрелял наугад в зверя. На его лице в те мгновения играла хитрая улыбка и прищуренные глаза, выслеживающие добычу. Фазан, превратившийся в живую мишень. Но никаких увесистых кабанов. Никаких жирных кроликов… Он стал свидетелем будущего позора сына.

Тем временем, обряд на вершине горы расцветал в красках. Пёстрые ткани змеились в воздухе. Слышался стук барабанов, гулкий свист и пронзительное пение. Смуглые руки отбивали в такт песне. Мальцы плясали под музыку обряда. Я видел их молниеносные, грациозные движения рук и ног. Я нашёл в их пляске нечто мистическое, загадочное и притягательное. Но мои фантазии и мечты романтика рушились, когда я оглядывался в сторону отца… Он плевал на обряд. Мне казалось, в его глазах мелькали кошмары моей скорой смерти.

Музыкально-танцевальная вакханалия кончилась. Этим и ограничивался обряд.

Шаман, стоявший неподвижной статуей рядом с вождём, пришёл в движение. Он медлительной, скованной походкой подошёл к нам. Шаман держал барабан и палку. Этими инструментами он отбивал другую злогремучую мелодию, нескладную и бубнящую. Я сжал кулаки, впив ногти в мякоть. Стиснул зубы. Шаман начал прыгать из стороны в сторону, издавая изо рта обезьяний вопль. Разноцветные верёвки, навешанные на круглое, одутловатое тело шамана, начали прыгать. Обереги звенели. Я чувствовал, как стокилограммовая туша шамана заставила дрогнуть землю. Он продолжал неистовое фанатичное бормотание. Я улыбнулся, но поспешил скрыть ухмылку. Шаман открыл глаза и заметил меня. Он остановился, перестал стучать по кожаному барабану. Шаман врезал палкой в мой живот. Она прошлась по солнечному сплетению, и я ощутил горькое удушье.

Шаман обливал водой каждого юношу. Когда он остановился на мне, на его лице играло отвращение. Он промолчал, одарил меня водой и пошёл дальше.

Вождь вышел в центр вершины. Он поднял голову и руки к небу, прокричал, что есть из сил:

– Испытание объявлено! Да помогут вам духи лесов, солнца и рек!

Настала последняя заминка перед началом соревнования. Я долгое время не замечал вон тех мешков, лежавших у ног одного из подопечных вождя. Холщовые мешки задёргались. Что-то живое находилось в них. Казалось, они дышали там, во тьме мешка. Я не мог оторвать взгляда от новой находки. Организаторы этого дьявольского испытания явно что-то скрывают. Плохие замыслы. Я слышал перешёптывание моих сверстников:

– Чего этот придурок уставился в мешки?

– Это же Джигаго. Скунс, который нашёл себе цель изгадить тот мешок.

– Ха-ха! Точно! – заржала братия.

Мешок шевельнулся. Я больше не мог стоять и смотреть на них. Они вгоняли меня в усталость, в пронзительную тревогу. И вот, я оказался у края вершины. Мой взгляд вперился в далёкий лес. Я дёрнулся. Ноги споткнулись друг об друга. Шлейф пыли взлетел. Я падал. Падаю? Почему я падаю? Но…

Меня схватил, спасая тем самым от болезненного падения с горы, отец. Он ударил меня пощёчиной. Я услышал звонкий шлепок. На коже остался кроваво-пунцовый след.

– Соберись, Джигаго! Скоро начнётся испытание…

Крик застрял в горле. Я пытался выпустить его на свет, но глотка била вулканическим жаром. Тысячи крепких рук душили горло. Я изо всех сконцентрировался на крике, но промямлил следующее:

– Мешки… мешки…

– Что?! – Он отпустил меня и схватился за насупленный лоб, готовый сорвать клочки седеющих волос.

– Мешки… там…

– Тебе не следует этого знать, сопляк! – прохрипел вождь и поднял руку.

Я выставил ладони:

– Пожалуйста, не надо, отец… я твой сын. Где твоя человечность к сыну?

Он опустил руку. Вождь замер, сверля меня апоплексическим взглядом.

– Ты мне не сын. Сын вождя – не жалкий трус. Сын вождя мужественен и подкован к трудностям.

Он отвернулся. И я остался один наблюдать, как тот уходит и воротит за собой длиннополую одежду.

Мы стояли у обрыва горы. Я чувствовал холод ветра, дувший в оголённую спину. Юношей оставили в боевой прикидке: почти обнажённое тело, деревянные сандалии и лоток со стрелами, подвязанный через плечо. На лице осталась краска для камуфляжа.