Медина Мирай - Школония

Надо было уходить как можно скорее. Хоть я и знал, что по возвращении, вероятнее всего, ждут серьезные разборки, останавливаться не собирался.

Оглянулся. Дом был уже в десяти метрах от меня. Я свернул за угол и отдышался не столько от того, что устал, а больше от жгучего волнения. Обернулся еще раз, ожидая увидеть нечто необычное, ради чего и затевал этот побег.

Но ничего особенного не произошло. По дорогам «плыли» все те же машины, которыми я налюбовался на годы вперед, сидя у окна; дома ничем не отличались от тех, что стоят перед моим. Даже улица и деревья не вызывали никаких эмоций. Страх быть пойманным смазал все впечатления.

Но было кое-что, что заставило сердце забиться чаще, – это люди вокруг. На улице их осталось немного. Все бежали прочь от надвигающегося дождя: в магазины, закусочные, к машинам. Мне хотелось остановить кого-то, заглянуть в его глаза, возможно, вызвав недоумение, и сказать про себя: «Вот он, представитель внешнего мира». Но это были лишь мечты.

Мимо меня проскочили несколько человек. Едва удостоив меня взглядом, они спешили отвести глаза. Это стало первым разочарованием. Я понимал, что в нашем городе не осталось места учтивости и доброте. А если они и были, то люди их прятали, дабы не показаться слабыми. И почему люди боятся быть добрыми? Такие странные.

Во мне зародилась крохотная надежда встретить кого-то из детей и подружиться. С мальчиком или девочкой – неважно! Но за свой недолгий путь вдоль разбитых дорог и грязных обочин я не встретил ни одного ровесника. Сегодня воскресенье. Наверное, все сидят по домам. И это стало вторым разочарованием.

О чем вообще я думал? Даже если и встретил бы кого-то, они, как и взрослые, прошли бы мимо, будто нет никакого Марка, ожидающего милого взгляда, улыбки и пары теплых слов. С чего я вообще взял, что должен кому-то приглянуться? Я – калека, навечно прикованный к инвалидному креслу. Мальчишка, который даже имени своего назвать не может. Какому ребенку с таким будет интересно?

Я медленно проезжал мимо проулка между двух пятиэтажек. Краем глаза заметил потасовку возле мусорных баков. Мучительные стоны, противный мужской смех и звуки ударов, что сыпались один за другим на почти бездыханное тело.

Ужас сковал меня невидимыми цепями. Я замер. Потребовалась доля секунды, чтобы осознать последствия своего обнаружения. Внутри все кричало: «Спасайся!». Но руки не слушались, словно чужие. В этот момент я понял, что чувствует кошка, замирающая перед приближающейся машиной, несмотря на все возможности спастись.

Их было четверо. Высокие мощные громилы, почти все в поношенных спортивных костюмах, пинавшие какого-то парня. Он уже почти не двигался, лишь вздрагивал, принимая очередной удар. Один смешок прерывался другим, пока кто-то не сказал:

– Обчисти его.

Второй довольно кивнул, опустился на колени и на удивление быстро скользнул ловкими руками во все карманы куртки и джинсов лежащего парня. Достал деньги, которые тут же с хрустом свернул и отдал первому громиле. Тот посчитал награбленное, заботливо положил их в карман и похлопал по нему.

– Негусто, но сойдет.

Вожак кивнул дружкам, и те дружно продолжили избивать свою жертву. Они не замечали… нет, просто игнорировали его несвязные мольбы о пощаде. И уж точно не сразу заметили, когда он прекратил реагировать на удары.

Я схватился за колеса, собираясь сбежать.

– Эй! – вскрикнул один из преступников, – а ты куда собрался?!

Я вздрогнул и оглянулся. Громилы оставили бездыханного парня и переключились на новый объект для издевательств – меня.

– Славный мальчишка… – прошептал мужчина, присвоивший себе деньги. Этот шепот я услышал отчетливо, как сладкое шипение змеи, готовящейся к броску.

Я попытался ретироваться. Катил колеса вперед так, как не делал этого ни разу в жизни. Не оглядываясь и не думая ни о чем другом, кроме как о бегстве. Страх заглушал все звуки вокруг.

Но вдруг коляска остановилась. Не по моей воле. Кресло не ехало. Даже когда услышал над собой тяжелое дыхание и учуял тяжелый запах мужского одеколона, я все еще отказывался верить, что меня поймали. Главарь сжимал спинку кресла жилистыми руками, на тыльной стороне правой ладони было вытатуировано «ШМИТ».

– Попался, красавчик! – победно сказал он и потащил кресло вместе со мной обратно в переулок.

На это потребовались считаные секунды. Ожидание расправы было страшнее, чем сама расправа. Я никак не мог подготовиться к тому, что вот-вот должно было произойти. Тело тряслось, на глазах выступили слезы и, умей я говорить, начал бы молить отпустить меня и пополз бы домой.