Антон Хапилов - На высоте десять тысяч метров

– Он устал после перелета…

– Действительно, что ты… – это хозяйка дома проявила женскую солидарность.

Отец берет кружку с горячим чаем.

– Да при чем здесь перелет? Не занимаетесь сыном.

После этой странной, но ожидаемой прелюдии все стали пить чай.

Лето сглаживает шероховатости существования обездоленных людей. Но я вовсе не считал свою долю утраченной и даже, вопреки всему, купил новенький сотовый телефон. Телефоны только входили в обиход и еще не стали обыденным делом. Чтобы иметь возможность звонить, надо было купить в киоске карточку, стереть защитную пленку и ввести проявившийся код в телефон. Код считывался, и телефон начинал функционировать. Но звонить можно было лишь узкому кругу лиц. Зато я стал похож на солидного человека, испытывающего временные трудности. Фил и Ленин находили небольшие работы и оперативно выполняли их. Вечерами мы выходили на море и располагались на песке, чтобы выпить вина и посмотреть на закат. Солнце садилось поздно, но делало это красочно и ярко, погружаясь в море не спеша, позволяя нам насладиться полнотой происходящего. Все было похоже на большие летние каникулы.

Однажды на вершине песчаной дюны появился человек. Он спустился к нам легкой походкой, держа в одной руке пластиковый пакет. Это был старый друг Фила. Он имел наружность несколько необычную. Обритая наголо голова была слегка вытянута вверх. Угловатый острый нос и тонкие, слегка поджатые губы придавали лицу глумливое выражение. Уши оттопыривались и нежно просвечивали в закатных лучах. Мне показалось, что именно так мог выглядеть средневековый инквизитор, внушающий уважение, основанное на страхе почитания. Он и вправду был странен. В пакете, кроме всего прочего, этот человек носил настоящую гранату. Однажды, спустя несколько месяцев после знакомства, мы с ним, абсолютно пьяные, сидели возле камина на даче и разбирали гранату, а затем собирали ее, вспоминая армейскую службу. В итоге был забыт запал гранаты, упавший вглубь камина. Он напомнил о себе спустя время глухим взрывом, произошедшим в момент розжига камина. К счастью, никто не пострадал. Его называли Гошей, и неизвестно было, имя это или прозвище. У него была мрачная фантазия, определенно завораживающая слушателя. В одной из историй описывался его бывший компаньон, нанявший убийцу для расправы над Гошей. Но убийца выходит на Гошу со встречным предложением о вознаграждении. После этого предатель приглашается в лес для опознания трупа, и, выйдя на полянку, он, к своему вящему ужасу, видит Гошу, сидящего на пеньке и мило улыбающегося своему иуде. Другая история была о его личной бойцовой собаке, которая помогала Гоше зарабатывать на подпольном собачьем тотализаторе. Ее убили злые люди, так и не сумев перекупить пса за большие деньги.

И я тоже стал персонажем одной из кровожадных историй этого странного человека, пытающегося изменить равновесие мира. Во время гона лисиц представители местного ЧОПа, скучая на работе, палили по дикому зверю. Затем снимали шкуры, а тела несчастных зверьков выбрасывали в кусты. Гоша выпросил у матерых стрелков несколько мертвых лисиц. Без своих меховых шкур животные выглядели ужасно, но Гоша решил сделать из них шашлыки. Опыт не совсем удался, потому что мясо тяжело пахло, и даже собака на соседском участке завыла от ужаса. Но мы пили водку, и нам надо было чем-то закусывать. Тогда Гоша сказал:

– Индейцы, когда хотят стать храбрыми, едят сердце волка. Мы можем стать хитрыми, и знаешь как?

– Надо съесть сердце лисицы…

– Верно…

Сердце лисицы было маленьким, вполне неприглядным и уж точно несъедобным, но в тот момент идея перевоплощения на миг завладела нами. Съев по кусочку мертвой плоти, мы успокоились, видимо посчитав, что хитрость уже у нас в кармане.

Вечером мы собрались в беседке за домом, чтобы отметить встречу. Жарили шашлык и пили домашнее вино из трехлитровой банки. Отец показывал грядки, созданные его личной рукой, на которых зрели томаты, огурцы и баклажаны различных сортов. Сын носился в одних трусах, бросая в меня дикими яблочками, подобранными под деревом. Я не сдавался, отстреливаясь и ловко петляя среди дорожек сада. Моя жена сидела с женой отца в беседке, и они о чем-то говорили вполголоса. Видел ли я идиллию в картинах, нарисованных моим мимо летным взором? Нет. Для того чтобы пойти на контакт, я решил выпить вина. Улучшив момент, я, играя, подвел сынишку к беседке и сдал в цепкие лапы деда. Хотели видеть внука – вот он. Внук был бесподобен, веселясь от души. Он хватал длинные ветки, превращая их в шпаги, поднимал плоские широкие камни, намереваясь бросать их, но был остановлен дружным окриком. Папа, выпив, стал и «милее, и добрей», по выражению Чуковского, превратившись в «нормального Бармалея», восседающего на пластмассовом стульчике и рычащего от удовольствия. Мне бы хотелось, чтобы жена удивленно подняла брови, увидев меня в новой обстановке брутальным в своей стройности тела и в ловкости построения фраз, но она их хмурит. Хмурит брови, но вино от этого лишь слаще, и вот жена отца подносит мне целое блюдо зеленой стручковой фасоли, маринованной особым способом. Я пью вино и ем длинную фасоль. Вновь разговор ни о чем. Темы нейтрального цвета в тени виноградной лозы.