Яков Сычиков - Хлеб для черных голубей

***

Одной недели Иуде хватило на то, чтобы узреть Христа, предать его, распять и повеситься. Сколько же нужно мне времени, чтобы понять своё ничтожество и превозмочь его?

***

В метро я видел двух туристов. Такое впечатление, что в рюкзаках у них с собой полквартиры. Жалко было видеть, как согнулись их спины под этой тяжестью.

***

Я раненый в голову солдат алкогольный войны. Я взял на себя пулю, но и от меня рикошетом летели пули и попадали в других. Эти мысли когда-то уже залетали в голову мою сквозняком. Я не считал их настоящими. Теперь я понимаю, что такие мысли самые настоящие и есть. Когда у меня случилась дипсомания, я встретил на бульваре одного мужичка, с которым разговорился – и угостил его выпивкой. Я очень удивился, что он живёт на улице: он неплохо выглядел и от него, кажется, не пахло. Мы расстались, и я забыл о нём. Но где-то через месяц я случайно увидел его в метро. Он был в ужасном состоянии, и от него пахло. Он, кажется, тоже заметил меня, и, кажется, недобро посмотрел на меня. Я отвернулся и пошёл дальше, больше не оборачиваясь. Но теперь мне кажется, что всё, что казалось мне тогда, произошло действительно. Если бы не я, человек бы не пал так. Ещё через какое-то время я снова увидел его и обрадовался: у него снова была сумка, как и при первой нашей встрече, которая отсутствовала при второй. Но взгляд я всё же поспешил спрятать. Мне стыдно было встречаться с ним глазами. Я побоялся укоров совести за то, что усугубил его положение, а не помог ему.

***

Перебои электричества – это тараканы ползают по проводам, бьются током. Я не слышу ночи, но слышу их шорох.

***

Река, в отличие от меня, течёт не хер знает куда, а всегда на Север.

***

В Москве появилась новая порода голубей: чёрные. Сказать про них можно только одно: долго они не живут.

***

Первый снег. Совсем прозрачный и еле видимый. Снег в августе.

***

По каким-то неведомым отголоскам прошлого я решил, что сентябрь уже наступил, хотя до него ещё четыре дня оставалось, и выкинул в урну августовский проездной. Теперь хожу пешком со свежим сентябрьским в кармане. Что-то творится с головой не то.

***

Всё-таки записался в тимуровцы, большого просветления не ощутил: при раздаче пищи бездомным чувствовал себя тюремным надзирателем или вышибалой. Хочется отмыться снаружи и изнутри, пошкрябать душу каким-нибудь ёршиком.

***

Дождь очистил город от пыли, но не от сволочи, которая временами проявляет себя в обывателях и вульгарно даёт о себе знать.

***

Мне кажется, я нашёл идеал и влюбился, и хоть у меня уже был идеал, никто не вынуждает меня отменять его – просто мне требуется новый идеал, чтобы он вёл меня сквозь пыль и ночь.

***

У неё прелестные ямочки на щеках, губки бантиком, маленькая головка, как, впрочем, и вся её фигура; в общем, она очень красивая. Мне хочется взять её на руки и нести сквозь жизнь. Можно даже никогда не касаться её голого тела – просто быть рядом. И так можно было бы жить и не чувствовать, что напрасно переводишь воздух. Такое случается – жизнь.

***

Среди ночи я понял, что ищу не то и не там. Душу мою жрёт.

***

Она поранила о стекло свою белоснежную ножку. Я сел и взял её в руки, чтобы извлечь осколок; пальцы испуганно поджались, нога была в росе, и я чувствовал себя рыбаком, снимающим скользкую рыбку с крючка; и рыбка трепыхалась, дрожала в ладонях. Я вынул осколок, достал платок, которым обернул ранку − и поцеловал ногу. Боясь поднять глаз.

***

Стою возле 17-ой наркологической, впереди виднеется кусочек прелестного пейзажа. Больница задумывалась стоять поодаль от города, но дома со временем обступили её и здесь, оставив этот кусочек природы с видом на холмистую местность и немного леса по левую сторону.

***

И вот ушёл от меня совсем мой медвежонок, уточка моя с прелестной гузкой, тюленёнок мой покинул стены моей бурлацкой берлоги. И снова один в безвозвратном милом одиночестве – скрываюсь от врагов империи и злых тёмных сил.

***

Пока вещи её хранились при мне, была ещё надежда какая-то. Всё отнято до последнего бантика. Ёжик под сердцем немного затих.

***

Я проходил мимо нового магазина одежды, на крыльце которого стояла девушка. Она поздоровалась со мной, и в ней я узнал бывшую продавщицу продуктового отдела в еврейском магазинчике, который закрыт теперь на ремонт. Она вся была в новой спортивной одежде: штаны, кроссовки, олимпийка. «Ну вот, уже успела понавешать на себя всего», – подумал я, и мне немного стало жаль её.