Владимир Сумин - Моя армейская жизнь. Премия им. Ф. М. Достоевского

Учитель труда, он же мастер производственного обучения, прикладывал уголок к граням изделия и давал ему соответствующую оценку. А то, что не было похоже на молоток, оценивалось остальными. И чем меньше оно походило на то, что было задумано, тем интереснее, веселее и смешнее было находить похожесть на что-то иное, отличное от молотка.

В углу мастерской стоял настоящий токарный станок. Нас к нему не подпускали. То ли он работал как-то не так, то ли вообще не работал. Впрочем, это не мешало нашему наставнику регулярно, как заклинание, повторять главное правило токарного дела:

– Не оставляй ключ в патроне!

Это было таинственно и загадочно. По отдельности – про ключ и патрон – я знал. Но как это совместить? В какое место патрона можно вставить ключ, чтобы он там остался? Как это сделать? И если ключ удалось бы всунуть в патрон, зачем его непременно нужно оттуда забирать? Однажды я не выдержал и спросил о возможных последствиях нарушения этого токарного закона. В ответ наставник долго и пристально смотрел на меня большими глазами с расширенными зрачками, видимо, определял степень моей заинтересованности: дурак или действительно хочет знать?

– Это же техника безопасности! – объявил он.

– Ну и что? – не понял я.

Он выразительно постучал себе указательным пальцем по лбу и мрачно поведал:

– Потому что может попасть в голову!

Понятнее от его слов не стало. Но с тех пор я стал относиться к трудовику с б О льшим уважением. Возможно, и даже вполне вероятно, что он сам стал жертвой ключа и патрона, что и подвигло его в лоно воспитательного процесса.

Примерно с той же частотой и трагичностью в голосе он сообщал правильное, на его взгляд, название сплава, который мы, мальчишки, называли алюминием. Он произносил его по слогам:

– Ду-ра-лю-мин!

И этим ещё раз подтверждал мои догадки и предположения.

Наше будущее – в наших руках. Надо верить в себя до конца и никогда не терять надежды. Именно с таким настроением я вступил в военкоматовский кабинет.

– Можно?

– Зайди!

Майор, удобно расположившийся в кресле за столом, отмахивался от кружившей вокруг него мухи.

– Ну, где ты хотел бы служить? – спросил он, проглядывая мою анкету.

Я понял, что всё зависит от меня. И если моё будущее действительно в моих руках, надо сделать так, чтобы они стали продолжением рук майора с короткими толстыми пальцами и мясистой ладонью. И от этого зависит, станет ли моя армейская жизнь ярким праздником или протянется чередой тусклых, безликих дней.

Я ринулся в атаку.

– Хотел бы служить в армейском ансамбле!

– Танцуешь? – поинтересовался он, отгоняя от лица муху.

– У меня голос.

Он воткнулся в анкету.

– Здесь этого нет.

– Понимаете, я умею подражать разным голосам. Как артист Винокур. Я мог бы быть конферансье.

– В Советской Армии игры в карты не допускаются, товарищ Стаканов! – строго заметил майор.

– Семёнов!

– Это неважно, – он сделал предупреждающий жест. – Подожди!

Докучливо вьющаяся вокруг майора муха села на краешек стола. Он сложил ладонь ковшиком и осторожно повёл на неё. А потом резко дёрнул рукой вперёд. Муха взлетела и закружилась над ним.

– Ах, ты! – досадливо воскликнул военный.

Судьба определённо давала мне шанс. Это был именно тот самый случай. Я стремительным движением схватил муху, слегка сжал её в ладони и, помятую, но живую выложил перед майором на стол.

Он свернул мою анкету трубочкой и пошевелил ею муху.

– У, тварюга!

Немного поиграв, он казнил анкетой насекомое и брезгливо смахнул его на пол.

– Есть! – удовлетворённо заметил он. – Так что ты хотел?

– В ансамбль. Развивать способность.

– А по анкете ты – токарь!

– Я же говорил: голос…

– Что ты тут пургу несёшь? – рассердился он. – Какой ещё голос? – Он ткнул пальцем в злополучную бумагу. – Токарь!

И тут я сорвался.

– Встать! Смирно! Равнение на середину! – взревел я голосом, который не раз слышал по телевизору во время парадов.

Майор, доселе вальяжно располагавшийся в кресле, вскочил, распрямился и окаменел, выпучив глаза.

– Вольно! – разрешил я.

Майор опал и стёк в кресло. Он платком вытер пот со лба, и лицо его стало медленно приобретать жёсткие очертания. Не прост, ох, не прост был этот военный распорядитель судеб!..

– Значит, в ансамбль захотел? – зловеще спросил он.

– Ага.

– И голос у тебя?

– Угу.

– Сейчас мы тебя, певуна, определим… – он порылся в маленьком блокноте, загородив его от меня рукой, и аккуратно вписал туда что-то, – …в ансамбль!