Борис Алексеев - Русичи. Проза XXI века

Егор посмотрел на Степана, с минуту подумал и ответил:

– Правда смешной не бывает. Или ты всё это придумал, или тебе вправду нелепо, а признаться в этом страшно. Ты – человек сильный, страхам волю не даёшь. Но за всякое насилие, тем более за насилие над самим собой, нормальному человеку становится так или иначе неловко перед Богом, даже если он считает, что Бога нет. Это как кичиться силой в присутствии силача.

– Ого! Будет о чём поговорить за рюмкой чая! – Степан откинулся на спинку стула. – Ну так что, берёшь?

– Едем.

Они вышли из метро «Арбатская» и направились в сторону Калининского проспекта, переименованного нынче в Новый Арбат. Под огромной, ультрасовременной по тем временам многоэтажкой ютилась древняя пятиглавая церковка. Купола, крашеные в зелёную строительную окись хрома, сверкали на солнце. Белёные стены празднично выделялись на сером фоне городской застройки.

Честно говоря, благополучие церковного фасада казалось в то время непривычным городским новшеством. Ещё стояли в руинах сотни столичных монастырей и приходских храмов. Ещё свобода вероисповедания казалась некоей антисоциалистической новинкой. Люди с опаской и тайной надеждой на некую помощь входили в только что открывшиеся церковные створы. Переступая порой по грудам кирпича и битой штукатурки, они ставили к иконам свечи и что-то тихо шептали, вглядываясь в лик святого, едва видимый сквозь почерневшие слои олифы.

Дух Божий, выпущенный из мирского плена, «собирался с силами» и приступал к исполнению своего главного назначения – утешению слабых и гонимых российских граждан, тех, кого маховик перестройки выбросил на улицу, не позаботившись об элементарном продолжении человеческой жизни.

Да, трудное было время.

И всё же, несмотря на испытания, тяготы и нестроения, худа без добра не бывает. Как явление обратного тока в проводнике, годы перестройки отмечены небывалым подъёмом человеческого самосознания и благородства. В отличие от нынешнего рачительного поколения «жрецов святой Троицы», священники перестройки шли на церковное служение как на баррикады. Им вслед тысячи прихожан-добровольцев, не жалея сил, выносили из храмов горы мусора, разбивали капитальные стены и перегородки, оставшиеся в наследство от светской «утилизации» церковного пространства. Работали бесплатно, весело, с надеждой на лучшие дни, когда дух и совесть вытеснят из человеческого сердца злобу и завись к ближнему своему.

– Нам сюда.

Егор перекрестился, открыл дверь и переступил порожек.

– Запоминай, – добавил он, обернувшись, – храм преподобного Симеона Столпника.

– Преподобного Симеона Столпникова, – повторил Стёпа.

– Да не Столпникова, а Столпника. Столп, понимаешь?

– Насчёт «понимаешь» это ты круто, – пробурчал Степан и произвёл на уровне груди какие-то полумагические движения сначала, как и положено, правой, а затем почему-то ещё и левой рукой.

Покончив с «приветственным перстосложением», он облегчённо выдохнул и последовал за Егором.

Полумрак трапезной залы, аромат кадящего ладана и тихие шёпоты прихожан необычайно сильно подействовали на Степана. Честно говоря, он оказался в действующем храме впервые. И не то, чтобы церковное пространство ему было совершенно незнакомо. Много раз с друзьями-однокурсниками МГИМО, влекомый профессиональным любопытством к собственной истории, он бродил под гулкими сводами кремлёвских соборов, по музейным залам Кирилло-Белозерского монастыря. Но внутреннее «достоинство всезнающего журналюги» не позволяло Степану почувствовать духовный аромат, который излучали древние стены. Сквозь облупившуюся поверхность вековых кирпичных монолитов до него не долетали звуки давно умолкнувших литургий. А святые образы, написанные на стенах, Степан рассматривал как забавные исторические картины. Его не трогали их божественные лица, вернее, лики, расцарапанные, поблекшие, но не потерявшие главного, что вложили в них древние живописцы, – молитвенного дерзновения.

И вдруг отсутствие «религиозных предрассудков» и вера в собственную интеллектуальную значимость пошатнулись и на глазах рассыпались, как потревоженные картонные пазлы. Над ним будто разверзся древнехристианский литургический призыв: «Оглашенные, изыдите!»

Ничего подобного Степан не ожидал. Не чувствуя ни аромата благовоний, ни приятной свежести работающего кондиционера, он бросился к двери и буквально вывалился наружу.