Виктор Улин - Der Kamerad

Сияющим, блестящим, словно отполированным пастой ГОИ – зеленой окисью хрома, применяемой в точном приборостроении.

И блеском своим напомнит латунь авиационной детали.

* * *

А сейчас небо было обычным, как и положено небу Средиземноморского побережья. Голубым, чуть более светлым, чем море, затянутым по краям полупрозрачными облаками. И полным утренней дымки, которая обволакивает окружающие предметы: горы, по которым карабкался курортный город, и остров турецкой крепости, казавшийся на первый взгляд очень близким. Хотя я еще в первый день визуально определил, что даже по прямой до него минимум двадцать километров.

И солнце, поднявшееся за моей спиной, еще не жгло, а ласкало нежными, как девичьи пальцы, лучами.

Я сверился с часами. До восьми оставалось пятнадцать минут, я пришел на пляж раньше обычного.

Да, я всегда приходил сюда рано, поскольку являлся на завтрак так же по-военному, как на обед и на ужин. Сегодня турки не мешкали с открытием и к морю я спустился ни свет, ни заря.

Я подкрепился в первых рядах, причем достаточно плотно. Выпил пять… нет, шесть чашек черного кофе, который тут оказался не очень плохим – точнее, очень хорошим, в кофе турки знали толк. И сжевал три колечка с кунжутом. Для утра этого хватало, особенно с учетом того, что после завтрака я сразу шел купаться.

Пляж был безлюден, лежаки стояли в линейку, еще не растащенные по сторонам.

Я сидел на прохладном пластике, пока без матраса, и бездумно смотрел в даль. Ближе к горизонту море казалось ровным и гладким, словно застывшее стекло. Хотя у берега – как всегда в этих местах – шумел довольно высокий накат, время от времени бросая с гребней брызги белой пены.

-…Morgen!

Я поднял голову.

Надо мной стоял турок в белой футболке, с пластмассовой метлой, мешком для мусора и еще каким-то приспособлением – пляжный уборщик Шариф, который по утрам устранял не всегда скромные следы любителей ночного бдения.

Пляжных уборщиков в отеле « Романик » имелось целых два. Шариф прилично говорил по-немецки и тем меня радовал. Второй – Хабибулло – появлялся позже, с тем приходилось общаться на не любимом мною английском: он был совсем молоденьким парнишкой и к традиционной немецко-турецкой культуре не приобщался.

Я кивнул с улыбкой:

– Морген, Шариф-бей!

Турок был симпатичен своим мягким, сдержанным достоинством. И кроме того, хорошо ко мне относился. Выдавая зонтики: строго по браслетам, поскольку наш отель был четырехзвездным и не имел закрытого пляжа – он выбирал для меня лучший из отдельной кучки. А всем другим русским, я видел точно, всегда старался подсунуть сломанный.

При этом он, кажется, знал, что я русский.

Улыбнувшись, Шариф подхватил на совок окурок со следом помады, валявшийся около моего сланца. Я невольно проследил глазами и понял, что на самом деле то был не окурок, а пластмассовая застежка от бюстгальтера. Не от купального лифчика: те делались из металла и вшивались насмерть – обычная бельевая, белая с овальной прорезью и пучком красных ниток, вырванных с мясом. Тут кто-то торопился, хотя мне не хватало ума понять, зачем ночью идти на пляж, поддев белье.

-…Wie geht's?

Вежливость Шарифа укладывалась в самые строгие европейские рамки.

« Как я поживаю »…

Я зачем-то опять взглянул на часы.

И отметил дату.

Двадцать второго июля две тысячи седьмого года.

– Gut , – ответил я.

Хотя никакого « гут » не ощущал.

22 июля 2007 года…

Шариф пошел дальше.

Я откинулся на лежак.

Лучи утреннего, совсем еще бледного солнца падали на мои руки, живот и ноги, вытянутые к морю.

Все-таки странное это чувство – день рождения. Даже если он тебе в общем безразличен.

Сорок восемь лет…

Сорок восемь, чтоб мне треснуть!

Было время, когда мне казалось, что уже после двадцати я буду старым. Потом рубежом виделись тридцать. А сорок вставали, как выщербленная бетонная стена для расстрела. Или обрывались, словно край свежевырытой могилы.

Но вот сегодня мне исполнилось сорок восемь.

Край я переступил давно – значит, теперь уже летел в могилу, бездонную, как сама пропасть жизни.

Книг в этой жизни я прочитал очень мало; сначала не было возможности, потом исчез сам интерес, вытесненный приоритетами борьбы за существование. Но несколько главных, открытых еще в молодости, остались до сих пор любимыми, одной из таких были « Три товарища ».

И там главный герой, такой же потерянный, как и я, в свой невеселый день рождения вспомнил главные даты прошлого.