Владимир Орлов - О чём думают медведи. Роман

– Дружище, я просто не успел. Мне надо было уходить, двигаться дальше, – как мог объяснил я.

– Дорогой мой, мы так долго разгребали результаты твоего вмешательства. У нас тут все из-за тебя перепуталось. Как я понимаю, твоя деятельность у нас сводилась к ежедневному вредительству? – плавно, с выразительной интонацией уточнил он.

Этот человек, сколько я его знал, периодически впадал в панику по ничтожным поводам и всегда переигрывал, потому что знал, как его невыносимая астма действует на окружающих. Но эти звонки он исполнял по-другому, буквально на глазах выздоравливая.

– Все эти измененные данные, которые я внес в базы, сильно помогли мне в моей работе, – признался я.

– Какой еще работе?

– Если честно, я сам до конца не представляю, в чем ее цель. Но поверь, это очень важное дело. Тебе не обязательно в это вникать.

Чтобы как можно скорее вернуть его в состояние удушья, я добавил:

– Кстати, не удивлен, что тебя так и не повысили. Наверняка, у твоего помощника, который путал категории показателей и этапы обработки, уже отдельный кабинет. Да и всему соседнему отделу, который не выиграл ни одного тендера за полтора года, видимо, уже удвоили оклады. А ты все сидишь и копаешь под меня, хотя мы с тобой уже два года как распрощались, – сказал я и после секундной паузы отключился.

Единственное, что до меня донеслось в эту секунду, были отталкивающие хрипы удавленника из новаторской школьной постановки. Я не сомневался, что, когда Игнатов проснется утром, он не вспомнит ни меня, ни этот разговор и безропотно отправится на очередное кризисное совещание. Может, дело было в лихорадке, которую он не желал лечить. И он мог быть не единственным астматиком, кому я врезался в память.

Так вот я был уверен, что Олег никогда меня не заложит. Вряд ли бы он бросился к заведующему лабораторией со своими подозрениями, а его докладную записку никто бы не стал читать. Он показал бы эту мятую бумажную кипу паре таких же недооцененных координаторов из смежных групп, которые в ужасе пинками перенаправили бы его ко мне. Эти ребята больше всего в своей жизни боялись претензий к своей компетенции и конфликта интересов. Пожалуй, за несколько недель или месяцев Олега могло осенить, в чем состоял подлог, но к тому времени его уже захлестывала очередная неизвестно какая по счету волна головоломок от нашей плодовитой исследовательской группы.

Без ложной скромности, я был величайшим электронным вредителем всех времен и народов, сокрушителем протоколов и инверсионистом цифровых массивов. Статистическим червем. Мне удавалось постоянно наращивать масштабы своего вторжения в мир исчислений, показаний и всей сферы объективных наблюдений. В первое время все приходилось делать самому и вручную. Позже подлог стал происходить на уровне систем сбора и анализа данных. Пока наконец я максимально не приблизился к предельному нарушению достоверности.

Я бы не смог уверенно перечислить, по каким направлениям физического мониторинга я успел поработать, успешно корректируя показатели и массивы данных, где только это было возможно. Наиболее удаленными позициями были работа на метеостанции и в астрофизической лаборатории, где мне изрядно пришлось попотеть. Теперь я был где-то посередине, и тут моя работа создавала наибольшее количество флуктуаций при относительно умеренных трудозатратах. Я повлиял даже на контроль окружающей среды. Я запомнил свой первый стеллаж с химическими пробами грунта и воды, которые были признаны странными и противоречащими процессам рециркуляции. Со временем я заменил их обычными пробами, а все мои данные стали стандартными. Никогда бы не подумал, что найду свое место в жизни.

Однако иногда меня охватывала обжигающая ярость пополам со стыдом, волосы на висках едва ли не воспламенялись. Я будто бы начинал вспоминать прежние свои жизни и ясно представлять себе физический образ одного из своих главных соперников – большого, лохматого, издававшего прерывистые рыки, нагло оттирающего меня от источника благодати. Я начинал по-особенному дышать, потому что вспоминал другую атмосферу или, возможно, другое свое агрегатное состояние. Однако ярость и стыд наполняли меня сладкой ностальгией. Пока по моей спине и голове карабкались мурашки, я понимал, что пережил в том измерении нечто важное и одновременно крайне глупое, постыдное и непоправимое. Похоже, я бездарно провалил прежнюю миссию и получил за это взыскание в виде новой, заведомо невыполнимой.