Надежда Нелидова: В России жить нескучно

– Ну и что вы хотите? – надушенный, пахнущий дорогим табаком мужчина взглянул на золотые чешуйчатые часы на запястье. За спиной компьютер – раскладывал пасьянс.

– Дак у нас цех простаивает, заграничные комплектующие иссякли. На поток бы этот насосик из подручного… Если что, мне за рационализаторство ни копейки не надо, – заторопился Харитоныч.

– Что вы паникуете. Магазины насосами забиты.

– Пока забиты. Китайскими. Но ведь пора это… своё иметь. Импортозамещаться, – насупился Харитоныч. – Всякое может быть: перебои с электричеством, веерные отключения. А если люди без воды останутся?

– Эт-то что за пораженческие настроения? Льёте воду на мельницу врага? – тихо и с угрозой сказал хорошо пахнущий мужчина. Вот и поговорили.

Пока шёл – в открытых кабинетах такие же солидные мужи в пасьянсах сидят, бабьё стрекочет. Поставь Харитоныча начальником – он бы первым делом сократил к едрене фене всю эту шарашкину контору. Ишь, разросшееся, разжиревшее племя. И – на поле их, на картоху, на живое дело, население кормить, хоть какая польза. Где в советское время один справлялся – нынче их семеро копошатся, имитируя бурную бумажную деятельность.

***

– Не пропадём, – обещал Харитоныч у калитки. И, как с трибуны, взмахивает кулачком: – Пора за ум браться, свою страну обустраивать. Главная стратегическая задача нынче в сельском хозяйстве – овощехранилища. Один фермер может 300 человек прокормить.

Вон ещё пишут, семян мало. А зачем нам привозные? Бросьте клич по огородам, по бабулькам. Лично у меня пять лишних ящиков отличной семенной картошки – поделюсь с кем хочешь. Не какая-то гидропонная заграничная, а родная, закалённая, каждый клубень ладошкой оглажен. Моя-то с подружками-стрекотушками (это он про жену) какими хочешь семенами поделится: огуречными, помидорными, кабачковыми, тыквенными, укропными… Лук семейный золотой, отборный. Год-два – свой семенной фонд образуем. Зайди, покажу.

И я не поленилась, и зашла к Харитонычу, и сфотографировала: и картошку, и тыквенное семя – в магазинных пакетиках они хилые, с червоточинкой, а эти хоть на ВДНХ.

– Выживем! – обещает он.

– Надеюсь, хотя бы не из ума, – вздыхаю я, как в анекдоте.

И мы невесело смеёмся.

Харитоныч сердито швырнул газету. Ей богу, в последний раз оформляет подписку, ещё пенсию тратить! Для того, что ли, чтобы читать про сурков, которые в зоопарке вышли на первую прогулку? Вот уж, действительно, новость номер один. Или разглядывать на первой странице морду розового миннипига в кружевном чепчике и его губастой хозяйки? Такое вокруг творится – а тут свинья в чепце.

– И что теперь? – возразила жена. – В простыню заворачиваться и на кладбище ползти? Жизнь продолжается. Не все такие заполошные, как ты. – Она втайне ставила себе в великую заслугу, что столько лет терпела занозистый, поперечный, неуживчивый характер мужа. Он даже на демонстрации и прочие массовые мероприятия не ходил: видите ли, в толпе переставал чувствовать себя Личностью. Ой, поглядите на него, личность: щупленький, вертлявый, метр с кепкой.

Не одобряла жена в Харитоныче и увлечения политикой, с его-то сердцем. Вон, в октябре 93-го угодил в кардиологию. На полном серьёзе собирался тогда в Москву, выбивал отпуск за свой счёт: он работал стропальщиком в местном леспромхозе. Врачи запрещали, а он упрямо не отходил от радио. Ещё не остыли сотни тел защитников Белого дома – а целый день в эфире торжествующе, визгливо наяривали трактирные привязчивые наигрыши.

«Пропал Калабуховский дом. Быть шабашу», – подумал тогда обречённо Харитоныч. Так оно и вышло. В бывших заводских и фабричных цехах выросли-зацвели мухоморами и поганками раззолоченные торгово-развлекательные центры. Гуляй, рванина! Народ радостно помахивал бусами, стекляшками и лапшой на ушах.

А в воздухе неспокойно, душно было, как перед грозой. Чем дальше, тем больше зрело, наливалось тягостной тоской тревожное ожидание. Дербанит Россию своё же, родное ворьё – и будто так и надо. Ой не ладно, не может так бесконечно продолжаться, сколько ниточке ни виться – а кончику быть. Снова не ошибся Харитоныч, как в воду глядел.

– Мы люди маленькие, – приговаривала жена, отмеривая в рюмочку тридцать капель вонючего корвалола. – От нас ничего не зависит.

Вот из-за этого… Из-за таких вот. Сто миллионов «маленьких» людей, которые по углам отсиживаются. Вон оно, равнодушие-то чем обернулось.