Надежда Нелидова: В России жить нескучно

Харитоныч быстрой прихрамывающей ногой туда-сюда, жена слова не сказала: как все в селе, уважала Илью Семёновича. Завернула с собой стряпни, мелких баночек с салатиками. Посидели, выпили – за мир, конечно, чтобы человечья кровь не лилась, бомбы не падали. Уже стемнело, на лиловом небе зажглись мелкие звезды, а из открытого окошка (комар ещё не завёлся) неслось страстное, с болью, Харитонычево:

– Думал, в двадцать первом веке люди умнее будут, а они всё жаднее. Да когда уже нажрутся, перестанут чужие земли под себя грести? Есть ли предел человеческой алчности? Куда в три горла пихать? А главное: зачем? Заче-ем, такая жизнь короткая?!

***

Проводив пьяненького соседа, Илья Семёнович убрал со стола, насухо вытер клеёнку и придвинул маленькую рамку с фотографией жены. Там она хохотала на фоне белопенной черёмухи, кудрявая, молоденькая, задорная, в венке из той же черёмухи. Галя угасла буквально за год. Давно заподозрила неладное, но скрывала от всех и в больницу не обращалась.

– Почему?! – только и вскрикнул он, когда узнал.

– Не хотела превращать остаток жизни в ад для нас обоих, – грустно сказала она. Мужество это было или слабость с её стороны? Скорее, материнская жалость к нему. Дети разлетелись, они одни остались друг у друга.

– Я вот думаю, Илюша, отчего душа так трудно и долго покидает тело? Зачем Бог даёт им намертво срастись? Вот было бы замечательно: вспорхнула бабочкой и улетела.

…Илья Семёнович вздрогнул: крупный пушистый мотылёк заметался вокруг лампы, обжёгся и кинулся назад, забился о чёрное стекло. С величайшей осторожностью, боясь повредить ломкие крылышки, он поймал мотылька, выпустил в весеннюю сырую темноту. И долго потом рассматривал, не решался стереть с пальцев серебряную пыльцу.

Все говорили, что Василий Лукич и Таисья Игнатьевна отличная пара. Никто не догадывался, что всю полувековую жизнь между ними торчал клинышек.

Таисья Игнатьевна обожала песенную эстраду. «Попсу», – презрительно уточнял Василий Лукич. На видном месте в зале, в простенке красовалась вырезанная с незапамятных времён то ли из «Огонька», то ли из «Крестьянки» фотография знаменитой артистки.

Когда по телевизору начинались разные музыкальные конкурсы, Таисья Игнатьевна бросала все даже самые горящие дела и усаживалась смотреть своих светочек, валерочек, леночек.

– Да в нашем ларьке продавщица Оля лучше их поёт, – говорил Василий Лукич.

– Кабы лучше – по телевизору бы показывали.

– Дура, кто же её в телевизор пустит? Там поляна вытоптана для своих.

Таисья Игнатьевна не слушала крамолы, махала руками, затыкала уши. В пику мужу, просила внучку делать фотографии певцов – и туда же их, в простенок.

– Убери свой иконостас, не позорься, – уговаривал Василий Лукич жену. – Ладно у малолеток умишка с фасолинку, резьбу срывает, им беспременно обожать кого-то требуется. Они так саморе-а-ли-зуются, – хоть по складам, а Василий Лукич осваивал новые слова. – А ты вроде солидная женщина, бухгалтер.

Дочка тоже кривила губы: «Фу, мам, давно не модно и выглядит как дёшевка. И к обоям по цвету не подходит». Таисья Игнатьевна поджимала губы, смахивала пыль с глянца.

***

– В остальном-то она нормальная, – разводил руками, убеждал себя Василий Лукич. – Борщ вкусный варит. А бзики у всех есть. Вон, у меня рыбалка, тоже крышу сносит.

Иногда всё же подкалывал:

– А твои-то под фонограмму поют.

– Живьём, – упорствовала Таисья Игнатьевна. Василий Лукич находил в интернете и на всю избу включал тайно записанных без микрофона, сипящих и керхающих «звёзд». Таисья Игнатьевна затыкала уши и убегала. В отместку подавала пересоленный борщ и подгоревшие котлеты. Или вовсе становилась в позу: «Готовь сам».

Делать нечего, Василий Лукич затягивал на тощеньких боках объёмный, 60-го размера фартук жены – тесёмки приходилось заводить вперёд и завязывать на животе. Гоношился у плиты – делать нечего, подразнил женщину – надо платить.

***

Однажды только могучая вера Таисьи Игнатьевны пошатнулась. Это когда на день города «по многочисленным просьбам трудящихся» в их захолустье приехали звёзды с последнего музыкального конкурса. Их портреты тоже недавно появились в простенке – хотя лепить там уже было некуда.

Вначале прибыл целый рефрижератор с ихней шумной техникой. По городу забегал шустрый, похожий на цыганёнка устроитель концерта. Дочка работала в администрации в отделе культуры, и Таисья Игнатьевна высказала ей обиду: