Юрий Сидоров - Портрет

– Да ваши же и сказали, когда попросили найти, – рассмеялась обладательница косы. – Идите скорее, они же ждут. Вас что, эта работа чем-то заинтересовала или вообще творчество Василия Станового?

Матвей смутился, стал пунцовым, а слова «творчество Василия Станового», такие необычные и манящие одновременно, окончательно выбили из колеи:

– Я… это самое… интересно, конечно.

– Приходите в наш музей еще, – любезно разрешила девушка, в очередной раз перекидывая многострадальную косу на грудь. – Мы по выходным работаем. Вы же со строительства шинного? Далековато, правда. От вас транспорт в Потехино ходит?

– Да я на попутке доеду! – обрадованно воскликнул Матвей. – Скоро автобусы будут! Много автобусов. Мы же такой завод строим, флагман пятилетки! Всю страну шинами обеспечим.

Зарубин словно раздвоился: одна его половинка произносила восторженные слова о будущем заводе-гиганте, а вторая продолжала не отрываясь смотреть на картину.

– Вот и чудесно, – приветливо улыбнулась экскурсовод. – Мы только в первый день шестидневки закрыты. Но сегодня работаем, так как праздник. Вы меня извините, там следующая группа ждет. А вы догоняйте своих товарищей, нехорошо заставлять себя ждать. До свидания!

– До свидания, – ответил в сторону звука ее удаляющихся каблучков Зарубин и, сам не понимая зачем, громко добавил: – А у меня вчера день рождения был!

– Поздравляю! – донеслось из дверного проема, куда скрылась удалявшаяся фигурка экскурсовода.

Матвей решил еще минутку побыть наедине с картиной, а потом уже догонять ребят, но всему помешал возникший будто из воздуха и размахивающий своими длинными руками во все стороны Женька Кудрявцев:

– Зарубин! Совесть у тебя имеется? Его тридцать человек ждут, а он тут фигли-мигли разводит!

– Какие фигли-мигли? – не понял Матвей и туповато уставился в лицо Кудрявцеву.

– А вот такие! – выпалил Женька. – Давай бегом на улицу! Промедлишь – будем ставить вопрос о тебе на собрании! У нас же сегодня футбольный турнир еще.

Кудрявцев повернулся и зашагал к выходу. Матвей пошел за ним следом. Уже оказавшись на крыльце музея, он сообразил, что забыл попрощаться с девушкой на портрете. Хотя как с ней вообще можно прощаться? Девушка ведь неживая. Ну уж нет, живая, очень даже живая и вообще живее всех живых! Это, правда, о вождях говорится, но сейчас идеологические моменты временно покинули голову Матвея.

«Зачем я экскурсоводу о дне рождения сказал? – Зарубин удивился этой, не относящейся к основному, мысли. – К тому же он придуманный. А девушка на картине разве настоящая? Она тоже придуманная этим, как его… Становым Василием. А если не придуманная? Вдруг это жена Станового?»

– Мотька! – налетел на Зарубина, ошарашенного возможностью существования у художника жены, Лешка Хотиненко. – Ты чего сегодня как пыльным мешком ударенный? Заболел никак?

– Здоровый я, – Матвей снял со своего плеча руку Хотиненко и молча двинулся в направлении показавшегося в облаке пыли новенького, из первой партии, ярославского грузовика, в кузове которого предстояло преодолеть состоящий из сплошных ухабов обратный путь в Соцгород, а точнее, в палаточный лагерь на месте будущего Соцгорода.

Шедший за спиной Алексей вдруг громко свистнул и задорно, ни дать ни взять пацан, рванул навстречу уже притормозившему грузовику. Это было настолько заразительно, что вслед за Хотиненко устремились не меньше полутора десятков ребят и даже девчата, а уж не засвистел только ленивый. Да еще Матвей, не обращавший никакого внимания на окружающий мир, но при этом бредущий в нужном направлении, будто в него компас кто-то вмонтировал.

Я-5 остановился напротив покосившейся церкви. Собственно, крен дала не сама церковь, а лишенный креста шпиль колокольни, надломившийся у основания и теперь будто клевавший носом. Сам храм стоял с заколоченными окнами, а на дверь для верности был водружен еще и гигантский заржавелый замок. Во дворе у входа стояли десятка с два женщин преклонного возраста, бедно, но нарядно одетых. Головы у всех были покрыты праздничными белыми платочками, и за росшим вдоль полуразрушенной ограды прошлогодним репейником бабушки казались ландышами, только очень большими. Матвей вспомнил, как каждой весной убегал в подступавший прямо к забору трудколонии лес и находил там ландышевые островки.

Старушки зашикали на подбегавшую к грузовику свистящую толпу и принялись истово креститься.