Андрей Храбрый - Поколение «все и сразу»

Неизвестность впереди угнетает. Осознание, что я, закончивший в двадцать два университет, ни гроша, ни собственности не имею в кармане, валит на лопатки, болезненно надавливает коленом на грудь, не дает ни шанса подняться. До средних лет и старости еще есть время, но и оно ведь не резиновое… Вся проблема крутится вокруг двух субстанций: не хочется обыденной, тихой, монотонной жизни, состоящей из одинаковых дней, недель, месяцев и годов, и вместе с тем хочется всего и сразу…

Площадь Ленина встретила теплым вечерним порывом ветра, который постепенно подтягивал за собой холодное дыхание осени. Фонтаны все еще пускают ввысь брызги, их неумолкаемое журчание, смешивающееся с шипением шин и свистом светофоров, отдаленно напоминает об ушедших годах, когда эти брызги воспринимались за маленькое завораживающее чудо, каким часами засматриваются дети. Площадь грязная и заляпанная, окружающие дома будто бы сплошняком покрыты разводами, из переполненных урн вываливается мусор, на асфальте окурки и бумажки, и среди всей этой разрухи один господин Ленин, широко раскинув руки, словно неустанно призывает стихию, бурную Неву, очистить страшным наводнением улицы…

Я выбрался из подземелья метро Академическая. Тут, в трамвайной остановке по проспекту Науки, живет родная тетя. За несколько недель проживания у нее в гостях мне предстоит найти собственное пристанище. Я устало тянусь по проспекту и горюю оттого, что время так быстро летит… Уже завтра я должен выйти на новое рабочее место – со старого пришлось уйти на неприятной ноте. Повезло, что один врач, с которым у меня сложились теплые отношения, зарекомендовал меня владельцу одной средней клиники, нуждающейся в рабочих руках. Выходит, с завтрашнего дня новая жизнь? Нет, новой жизни вовсе не существует, жизнь – это одна сплошная лужа, в которую время от времени попадают разноцветные капли новых попыток изменений…

Перед парадной, прежде чем позвонить в квартиру, я на несколько секунд замираю, оглядываюсь по сторонам: за спиной на площадке носится толпа весело кричащих ребятишек, за которыми сонно присматривают уставшие родители… Время подходит к половине седьмого, а лампочки на фонарных столбах все еще молчат, не генерируя треск раскаленных проволок. Двор как двор, тихий и непримечательный, заставленный старыми машинами, наполненный такими же, как и в любом другом дворе, звуками, отчего же тогда складывается необъяснимое и неприятное ощущение, будто из окна за мной пристально следят, как за чужаком в деревне, где все друг друга знают? Я поднимаю голову наверх – нет, никто не смотрит, во всяком случае, ни одну морду я не замечаю.

Дверь открывает женщина со впавшими глазами и безжалостно изрезанным морщинами лицом. Ее ничего не выражающая улыбка молниеносно сменяется на подобие недовольства, предвещающее поучительные лекции.

– Что так поздно? С четырех днях тебя ждала, хоть предупредил бы, знаешь ведь, что сердце у меня…

Она театрально – за что я ее ненавижу, – только чтобы на нее обратили внимание, кладет руку на дряблую грудь, будто сердце ее неожиданно с болью закололо и будто именно сейчас она занята настолько, что попросту обязана героически игнорировать боль. В самом деле, с сердцем ее все в порядке – сомневаться не приходится. Я закатываю рукав и вглядываюсь в старые кварцевые часы, купленные мною еще в девятом классе. Помню, эта первая серьезная покупка на собственно накопленные деньги вызвала во мне тогда необычайно могущую гордость…

– Даже раньше, чем планировал, – замечаю я, закрывая дверь. Железо пускает оглушительный треск по всему лестничному пролету.

– Дверью-то зачем хлопать? – Тут же набрасывается она на меня, словно одно мое появлением стерло в прах ее привычный образ жизни.

– Случайно. Сил за лето поднабрал, видимо…

У нее была идиотская привычка придираться абсолютно ко всему, и еще одна – презирать любые новшества, любые попытки изучить что-то новое, хотя была она, в сущности, добрейшим человеком, только вот одиноким. Муж ее – жуткий тиран по натуре – умер лет шесть назад, и с того момента она от скуки взялась за родственников, с которыми до трагедии ей запрещалось общаться…

Вообще-то, мы с самого начала договорились, что обращаться к ней я буду только по имени, однако от неловкости или от чего-то еще я постоянно обращаюсь к ней на "Вы", и эта дурацкая неуверенность не покидает меня ни на секунду, как будто я и вовсе не воспринимаю ее за родного человека…