Николай Масленников - Ненависть навсегда

Какое-то скверное, похожее на мистическое предчувствие терзало Войнова Глеба: он не мог представить свое будущее. Как бы ни пытался, но ему не удавалось найти своего присутствия в завтрашнем дне, не было ни дела, каким бы он мог заняться, ни ожиданий, ни эмоций, лишь одна пустота на горизонте. Это настораживало. Неужели он и вправду погибнет совсем скоро? Бетонные стены шептали ответ: трое суток, максимум трое суток, после которых человек теряет рассудок. Может, он свихнется чуть позже, но главное не затягивать с этим. В конце концов, умирать дураком не так уж и обидно, подумал Глеб и попытался примерить состояние сумасшедшего. Как тогда заиграет мир в его глазах? Что станет мерещиться при виде бежевой краски, ровным контуром тянущейся по стене? Смирится ли его глаз к полумраку, и какого размера должно быть окно, чтобы в него проходило так мало лучей? Глеб повернул голову к источнику света.

Чье-то лицо висело над ним, близко, всего на расстоянии вытянутой руки. Глаза, цвет которых было не разобрать во тьме, смотрели неподвижно, сосредоточенно, как будто изучая.

Войнов Глеб подпрыгнул, в висках стучало, но больше всего беспокоило другое: кто находится перед ним, человек или тень? Встречный луч ослеплял, рассмотреть силуэт было невозможно.

Он долго разглядывал гостя в попытке определить реальность. В его камере кто-то оказался или ему опять кажется? Он сидит в Штрафном Изоляторе слишком долго, слишком, уже бывали галлюцинации.

Солнечные лучи, копьями торчащие из амбразуры-окна, летели незнакомцу в лицо и озаряли враждебно надутые скулы. От носа и выше залегала тень – под черной занавесью скрывалось все, кроме блестящих глаз. Незнакомец застыл, выставив кулаки вперед, точно в нерешительности, но от этого казался не менее грозным. Грозным и великолепным. Будто сам Бог отправил в стены посланника, который или убьет, или спасет его – неважно. Главное, положит конец многим его страданиям.

Сказать честно, он уже потерял надежду видеть в своей камере такого же молодого парня, как и он сам. О, эти проклятые тюремщики просто ненавидят его, и этот усатый Повислый больше всего! Ни дня не прошло без оскорблений, он только и делает, что пинает кирзовыми сапогами да отпускает грязные шутки. Ради очередной потехи Повислый вздумал держать его в изоляции. Штрафной Изолятор – так называется эта мрачная тесная камера, но за что дали статус особого опасного преступника, никто не сказал.

Один Бог ведает, сколько тянется это одиночное заточение. Месяц, два, полгода? Сам он давно потерял счет времени, а когда в последний раз спросил Повислого, скоро ли закончится содержание в таких жутких условиях, то получил сапогом в живот. Ни одна душа не отвечает на вопросы. Никто с ним не разговаривает. Он плакал, его не слышали. Он клялся, что покончит жизнь самоубийством, его все равно игнорировали. Мрачные мысли никуда не уходят, возникают все чаще и чаще. Всему виной одиночество. Тишина разъедает изнури, как ежедневная порция яда.

Но отныне ему незачем молчать. Он решил заговорить первый:

– Ты тоже не угодил тюремщикам? За что тебя наказали?

– Не знаю. – Гость придвинулся, чтобы лучше рассмотреть своего нового друга по несчастью. Кожа у него отливала бронзой, в темных глазах таилась тревога. – Ты кто?

– Саша Пастухов.

– Почему в Штрафном Изоляторе сидишь? Штрафник? Особо опасный?

– Я не знаю, кем меня считают. Сижу в одиночке очень долго.

– Сколько?

Вопрос вызвал горькую ухмылку.

– Не знаю. В этих бетонных стенах я точно потерялся.

Саша замолчал. Ком поднимался к горлу. Если он скажет еще слово, то остановить очередную истерику будет невозможно. Каждый раз, когда вспоминает перенесенные оскорбления, он будто бы переживает их заново. «Мразь». Удар мыском по ноге. «Гнида». «Тварь». Усатый тюремщик заносит дубинку. Саша поднимает руки, чтобы защитить лицо, но получает кулаком в солнечное сплетение. Падет на пол. Плачет. Задыхается. Ревет.

Незнакомец ходил кругами, знакомясь с камерой. Остановившись посередине, он вытянул руки, чтобы измерить расстояние от стен. Не хватило какой-то ладони, чтобы дотянуться до двух одновременно. Затем незнакомец проверил койку на прочность. Толстая полка сомнений не вызвала, ибо была сколочена из досок крепкого сорта древесины, но цепь, на которой держалась вся конструкция, почернела от старости и в отдельных местах покрылась ржавчиной.

– На каком этаже ты спишь? – спросил гость, когда уже запрыгнул на второй этаж.