Николай Масленников - Птица горести

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Я – историк. Сегодня вечером на Патриарших будет

интересная история!

Булгаков, «Мастер и Маргарита»

Мир особенно красив, когда он предстаёт пред человеком в разных красках. Палитра этих оттенков безгранична, но её, как и всё сущее, можно с грубой людской расчетливостью разделить на преобладающие цвета: белый, серый, зелёный и желтый.

Первый укутывает природу мягкой белоснежной шубой, и она, доверчивая и наивная, поддавшись нежным ласкам, забывает обо всем на свете. В объятиях она медленно проникается пленительным забвением и впадает в сладостную дремоту. И тут-то наступает время серого цвета: он, словно разъярённый муж, движимый силой ревности, резко срывает с её плеч шубу, подаренную любовником, и начинает яростно топтать памятный подарок – белизна меняется серостью. Общая картина становится мрачнее, когда в глаза кидается обнаженный, дрожащий под стыдливым горем стан несчастной: он источает бесцветное уныние. Однако время, как для одних служит губительным оружием, так для других лекарством. Природа, будто женщина, совершившая ужасную ошибку, скоро с исступлением предается мукам сожаления и всем таящимся там страданиям. Преодолев мучительный путь раскаяния, она начинает расцветать – робко, стеснительно, обретая прелесть юной девушки. И вот мир окрашивается зелёным цветом. Здоровая и полная сил природа вкушает всю прелесть жизни, и грудь её вздымается под тёплым ветром счастья. Наступают безмятежные часы непрерывного блаженства… как вдруг, среди свершившихся грез, рождаются вопросы: «Неужели тихие минуты счастья, о которых я так мечтала, имеют свои границы? Что же дальше? Чего мне больше хотеть? Неужели это предел мечтаний… это всё?» – она терзает себя подобным, и вместе с ними начинает доноситься легкое веяние холода. Теперь же пред людьми разворачивается сцена великой трагедии: природа, лишь в малой степени проявляя своё внутреннее состояние, медленно увядает. Желтые краски, весёлые по своей натуре, в случившейся ситуации всей сущностью проникаются скорбью, отчего подобное смешивание образов порождает предмет безукоризненного изящества. Птицы – символ благополучия, чувствуя что-то неладное, улетают от неё. Желтые листья кружат в наполненном грустью воздухе и падают бездыханными. И листва, лаская душу, сладко шуршит под ногами.

В один из таких сентябрьских вечеров, укутавшись в пальто, медленно ступал по засыпанной листвой тропе человек, молодой внешности, ростом чуть выше среднего, с приятным лицом, мягкие формы которого покрылись краской мороза: на щеках выступило два нежно-красных пятна, а нос залился терпко-розовым; его белокурые волосы доходили до плеч и трепетали под зябким дыханием ветра. Под ногами блестела золотисто-красная листва, которая так привлекала взор; но она ни капли сейчас не волновала его. Выразительные зеленые глаза юноши медленно скользили по местности и не останавливались ни на одном предмете. Он не удостоил своим вниманием даже небо, на котором не было ни единого облака; совершенно вся гладь была залита лёгкой голубизной. Вряд ли он вообще что-либо замечал, ведь в голове были далеко отвлечённые мысли.

Тебе очень хорошо известно: если позволишь хоть капельке грусти проникнуть в область около груди, то она в момент завладеет тобою; красота станет в разы милее сердцу и ты будешь смотреть на прекрасное заворожённо, но в то же время летать где-то очень высоко над этим миром и, получается смешно, вовсе не замечать всего того перед собой, на что так долго созерцал с замиранием духа.

Подняв воротник и поджав шею, насколько только это возможно, Александр плел домой после очередного изможденного дня, который, как и множество предыдущих, негласно вырывал из него остатки жизненных сил. Накопившаяся разочарованность и усталость от мира заставили понести Александра столько душевных мук и потрясений, что в последнее время он едва не лишался чувств и рассудка. Иной раз в его сдвинутых бровях нельзя было найти ничего, кроме мысли, и чем глубинней она, тем ближе они сжимались, хоть не специально, однако явно выражая внутреннюю напряжённость и задумчивость хозяина.

Мысль, подобно ветру, который своим порывом приносит изменения в прекрасное юношеское лицо: то появится складка на лбу, то искристость взора сменится апатичностью, то брови расположатся несимметрично и одна будет выше другой, то на нежных щеках прорежутся и яростно застучат скулы. Но дуновение ветра не искажает деревья, когда те в цвету; лишь некогда нежившиеся листья начинают блестеть и танцевать на ветру. Так же и юное лицо: оно не становится будто постарелым или менее красивым, а наоборот, этот поэтический порыв вносит свою прелесть, добавляет что-то необъяснимо прекрасное; проявляются томные лучики, под светом которых прекрасный лик загорается всё большим и большим обаянием, и никто не сможет их назвать искажением.