Александр Кучаев - Реверс жизни, или Исповедь миллиардера

Кроме выпивки были, конечно, и женщины. В каждом порту, куда заходило их судно.

На берегу обычно его встречали с распростёртыми объятиями и готовностью любить всей душой и телом. Он был сильным, видным собой парнем, а главное – щедрым, и милые подруженьки знали, что, как и в прошлый раз, он спустит всё до последнего сантима или сентаво. И вернётся на корабль с пустыми карманами. Только почему-то лица всех этих милашек смазались в одну серую непроницаемую поволоку. Невозможно вспомнить ни имён, ни обличий.

И он для всех давно исчез с лица земли. Теперь – в прямом смысле. И некому сказать о нём ничего доброго. Ни одного человека нет, который бы там, наверху, взгрустнул и поплакал о нём. Ни одного!

И это нормально, так и должно быть, потому что и сам он тоже никого не согрел и не утешил, а жил только на свою животную потребу. И уж точно о нём не вспомнят портовые шалавы, для которых он всегда был лишь очередным клиентом среди разноязычной толпы морячков и остальной гвардии перекатипольного разряда.

Сейчас и ему по фигу эти игривые создания природы, для них же он – если совсем честно и откровенно – всего лишь штакетина в бесконечном длинном заборе, не более того.

Перед глазами появился и быстро исчез далёкий, полузабытый облик Констанцы.

– Какие у тебя тёплые и сильные руки, – едва слышно прозвучали в темноте вроде бы уже выветрившиеся из сознания женские слова. – В них так уютно моим рукам.

– А мне уютно быть рядом с тобой, – говорил он в ответ.

– Я хотела бы, чтобы это продолжалось вечно, – шептали её губы, слышишь ты, моряк, – вечно! И миллион, и миллиард лет, и дальше. Ты – моя судьба, моя бесконечная любовь…

Да нет, никаких таких слов в сан-мигелевском гостиничном номере не звучало, это он сейчас придумал, точнее, их воспроизвело его больное воображение, поражённое подземными скитаниями, скорее всего так.

От заморских дам мысли перекинулись к недавним спутникам. Живы ли они? Или их тоже унесло взбесившимся горным потоком? Он-то уцелел, а каково им пришлось?!

Перед глазами предстал отчётливый образ Полины, её гибкий изящный стан, нежные черты лица.

Ради её спасения и был затеян этот неудачливый поход. Не уберёг девчонку. Наобещал с три короба и… не уберёг. Может, главное-то его жизненное предназначение и состояло в том, чтобы вызволить её из беды, а он…

Нет, надо обязательно дойти до конца, до края подземелья. Может быть, девушка всё же жива и его помощь ещё ой как потребуется.

Рядом с Полиной обозначился образ Ефимыча. Чудесный человек, верный товарищ, всегда готовый прийти на выручку! Уж он не оставит девушку в беде. Но многое ли можно сделать при его-то годах?

Однако и ему, Николаю Гудимову, годов тоже предостаточно, и об этом не надо забывать! Правда – годов календарных, груз которых он сбросил, как змея сбрасывает старую кожу. И с возвращением молодости он снова кое на что способен.

Несколько раз шум падающего потока предупреждал, что впереди очередной порог и надо быть предельно осторожным.

Пересиливая боли в израненном теле, ему удавалось спускаться с обрывов и в механическом режиме продолжить путешествие по подземной реке.

Но на одной крутизне он поскользнулся и сорвался с самого верха. Неглубокая, наполненная водой колдобина внизу смягчила падение, и всё же он так ударился, что потерял сознание и долго лежал без движения. Ему повезло и на этот раз – лицо его оказалось поверх воды, и он остался жив.

Из подземной пещеры Гудимов выбрался ночью. За спиной вздымался Панин камень, а впереди расстилалась холмистая равнина, сумрачные очертания которой виднелись далеко окрест. Ярко горели звёзды. Лицо обдувало тёплым сухим ветерком. К тонкому журчанию ручья, выбегавшего из Чёртова лаза, примешивался шелест трав, редкие крики птиц и ещё какие-то живые звуки.

Из-за длительного пребывания в кромешной тьме зрение обрело особую дополнительную зоркость, способную различать и своеобразие рельефа на сотни метров кругом, и отдельные деревья ниже по течению Мурлейки, и неровную линию горизонта на противоположной стороне неоглядного земельного массива, раскинувшегося перед ним.

Но всё это отрывочно, фрагментарно всплыло в памяти Николая лишь потом, много месяцев спустя. А к моменту выхода на поверхность сознание его ничего не воспринимало. У него был сильнейший жар, он не чувствовал самого себя и не осмысливал свои действия, окружающая местность не существовала. Такими обострениями сказалось на нём длительное пребывание в пещере и ледяной воде. А может, это был результат удара при падении с подземного обрыва.