Кэти Макгэрри: Скажи, что будешь помнить

– Ты получаешь отличный второй шанс.

Во всю эту заварушку я попал случайно – просто так вышло, – но попал в удачное время. Наш губернатор как раз искал подростков-правонарушителей для своей пилотной программы. Кто-то наверху решил дать мне шанс повернуть жизнь в нужном направлении, но этот шанс имеет цену. Цену, которую мой брат мне сейчас и называет.

– Вариант хороший. Начать с чистого листа. Немногим такое удается.

Чистый лист. Это меня и страшит. Может, в том, каким я был до ареста, мне нравится не все, но я, по крайней мере, знал себя. Этот чистый лист, эта возможность стать кем-то другим пугает. Этот новый тип давления. Раньше у меня хотя бы было какое-то оправдание. Теперь если облажаюсь, то только потому, что со мной действительно что-то не так.

Костер потрескивает, потом взрывается, и угольки улетают в майскую ночь. Моя младшая сестра смеется на другом конце узкого двора возле старенького дома-пенала, и ее смех напоминает звон тарелок хай-хэт [1] Тип тарелок, используемых в ударных установках. . Так знакомо, так приятно. Я впервые чувствую себя по-настоящему дома.

Ей сейчас шестнадцать, выросла быстрее, чем хотелось бы. Она – одна из четырех людей на свете, которых я люблю больше жизни. А еще одна-единственная причина, почему я здесь, а не в своей тесной комнатушке. По словам Эксла, это Холидей пришло в голову устроить вечеринку.

От дуба к дубу, через двор развешены зигзагом старые рождественские гирлянды – зеленые, красные, голубые. Большинство гостей пришли со своими стульями и угощениями. Первый обед свободного человека – гамбургеры, хот-доги и картофельный салат. Чего бы я только не отдал за кусочек толстой хрустящей пиццы, но сказать об этом сестренке духу не хватает.

– Она по тебе скучала, – говорит, перехватив мой взгляд, Эксл.

– Я по ней тоже. – Это мои первые слова с тех пор, как мы съехали на дорожку. Раньше я всегда бывал душой компании, заводилой, но теперь, не разобравшись толком в себе, по большей части помалкиваю.

– Мне тебя не хватало, – говорит брат едва слышно. – Без тебя здесь все было не так.

А будет ли когда-нибудь по-прежнему? Этого никто не знает.

– Тот придурок здесь?

Эксл смотрит на Холидей, которая как раз толкает в плечо моего лучшего друга, Доминика. Оба улыбаются. Доминик в шутку берет ее на захват, но она легко выскальзывает. А потом – как говорится, помяни черта, и он появится – на горизонте вдруг вырисовывается сам поганец, бывший бойфренд Холидей.

Неровные волны черных волос, футболка с надписью «Styx», как будто он присвоил право на владение всем, что связано с рок-н-роллом, и на физиономии улыбочка, при виде которой так и хочется вколотить зубы ему в глотку. Если бы пройденный за последний год курс терапии дал положительный результат, я бы не испытывал сейчас тайного злорадства при виде его кривого носа и шрама. И то, и другое – знаки, оставленные моим кулаком в прошлой жизни. Он заслужил их тогда своим отношением к моей сестре. Думаю, заслуживает чего-то такого и сейчас.

Возникнув рядом с Холидей, Джереми обнимает ее за талию с таким видом, будто для него это обычное дело, а моя сестричка цветет и тает от удовольствия. Стройный и даже изящный, парень выглядит болезненно бледным, особенно в сравнении со смуглой, пышущей здоровьем Холидей.

Сестра пошла в мать. По крайней мере, такой вывод можно сделать, глядя на фотографии ее матери, когда та была моложе. Чернокожая, с танцующими глазами и улыбкой, которая могла осветить самую темную ночь. Кожа у Холидей светлее, но в остальных отношениях она – копия матери.

Джереми уводит мою сестру от Доминика, от всего хорошего, что есть в мире, и затягивает в тень. Я вижу их в сумерках и прикидываю, не проверить ли еще раз его нос на прочность.

– Ты же сказал, что они вроде бы расстались.

– Она с ним порвала, – подтверждает Эксл. – Примерно полгода назад. Но за пару месяцев до твоего выхода он снова приполз – мол, все понял, стал другим. На прошлой неделе Холидей его приняла, и я сказал ей, что есть правила. Мне нужно, чтобы и ты их вспомнил. Если она нарушит правила, нам придется проявить твердость.

Двадцатишестилетний кровельщик, посещающий вечернюю школу, чтобы стать фельдшером «Скорой», и семнадцатилетний правонарушитель воспитывают шестнадцатилетнюю девчонку. Такое нарочно не придумаешь.

– А есть среди этих правил такое, что ему запрещается подходить к ней ближе чем на сотню футов? Судебный запрет, так оно называется, да?