Алексей Дьяченко: Шалопут

– Для чего? – не понял Василий.

– Для того, – огрызнулась Нина, – женщине внимания хочется, а если его нет…

– Понятно. Смешные люди, с жиру бесятся.

– А что им не беситься, детей нет. А тут, что случится, сдадут моего Доминика в дом инвалидов, как Костика Богохулова.

– Меньше водись с поганью, дольше проживёшь, – вырвалось у Грешнова.

– Вась, я, кроме тебя, ни с кем не «вожусь». Себя «поганью» называешь?

– Ну, прости.

– Ну, прощаю.

Начинкина о чём-то вспомнила и улыбнулась.

– Чего? – поинтересовался Василий.

– Да, Залесьев сватался. Говорил, случись с тобой что, стану опорой твоему сыну.

– Когда сватался?

– Да, всё тогда, когда ты картошку..

– Вот гад, ни на минуту отъехать нельзя. Со смерти Юрка еще год не прошёл.

– Да. А люди очередь уже занимают.

– Чего теряешься?

– Смеёшься?

– А Костика жаль. Но он в детстве всё, что хотел, получил. И лошадь металлическую, управляемую педалями, и велосипед у него был, который старшие ребята не отбирали. Сестру, видимо, обделяли во всём. Поэтому, когда родители умерли, она его фиктивно женила, ещё кое-какие махинации провернула, используя его инвалидность. А затем, с чистым сердцем, в дом скорби сдала.

– Я об этом и говорю.

– Нин, я всё понял. Но, муж из меня… Сама видишь. Чего загрустила?

– Всё одно к одному. Бандиты заезжие в магазин приходили. Спрашивали, есть ли у меня «крыша».

– Скажи, Гимнаст моя крыша.

– Лев Львович не бандит. Он бизнесмен.

– Он такой бизнесмен, что страшнее всякого бандита. Его все знают и боятся.

– Может, у нас и знают, а приезжим-то что? Был бы у меня муж, он бы заступился.

– Но я же тебе не муж.

– Так в чём дело? Всё есть. И квартира четырёхкомнатная, и магазин, и медцентр. Да и я стараюсь за собой следить.

– А Наталья? Она не даст мне развода. А Олеся? Дочь не простит. Да и с Бертой кто гулять будет? Вон, попросили один раз твою, целующую зеркала. Майя выгуляла, пришлось потом щенков топить. Я тебя люблю, ты это знаешь. А чтобы жизнь менять, это выше моих сил. Пусть всё остаётся так, как есть. Перемены всегда всё портят.

– Да, – грустно признала Начинкина.

– Согласна? – удивился Василий.

– Ты мне не муж. Господи! – взмолилась Нина, – пошли мужа и защитника.

– Правильно. Молись. Бог не оставит без внимания искреннюю молитву. Обязательно мужа пошлёт.

– Ты серьёзно?

– Серьёзнее не бывает. Человек получает по вере. Если веришь, обязательно получишь то, что просишь.

– Я верю.

– Значит, даже не сомневайся. Будет у тебя муж. Чего опять нахмурилась?

– Да, Локотков ультиматум поставил. Он испугался бандитов. Говорит, или договаривайся с ними, или ищи себе другого сторожа. Говорю: «Даже Игнат их не боится». «Игнат – дурак, а дураки ничего не боятся. В общем, ты меня услышала». Так что придётся Игнату пока без сменщика работать. Согласится ли? У него же в овраге хозяйство, козы.

– Согласится. С телевидения к нему приезжали, он всё о себе рассказал, показал питомцев, молочком репортёра угостил. Те материал показали в новостях. Стоит Игнат на фоне картонной лачуги, а вокруг него стадо коз. Получилось всё, как в сказке «Чипполино» с домиком кума Тыквы. Картонный дом, построенный Огоньковым, сломали. А коз забрали, якобы в уплату за работу бульдозера.

– Ой, бедный. А Игнат что же?

– Соорудил себе новый дом, накрыл полиэтиленом, приглашает на новоселье.

– Чёртовы власти!

– Да нет. Это перегибы на местах. Власть сейчас хорошая. И нравы, несмотря на всё, смягчаются. Был в парикмахерской, даже не просил, мастер сам мне из ушей специальной насадкой волосы выстриг. А в советские времена, помню, мой дедушка Пётр Кононович, попросил, чтобы выстригли, так был целый скандал. Молодая девчонка-мастер кричала: «Да не стану я вам волосы из ушей выстригать! Идите, жалуйтесь заведующему!».

Нинка посмеялась и стала подавать горячее. Одновременно с этим заводила любимые мелодии, с помощью которых пыталась успокоиться.

– Я на годовщину с собой «оруженосцев» приведу? – спросил разрешения Василий.

– Приводи, – охотно согласилась Начинкина, – может, раковину в ванной как следует закрепят. Ты, пьяный, имеешь привычку всем своим весом на неё наваливаться. Качается уже. Кто они такие, твои «оруженосцы»? Расскажи о них.

– Ну, ты, Нин, даёшь. Два месяца у тебя работали, ремонт делали. Так и не узнала?

– Я же с ними бесед не вела.

– Никандра взял от Анны Тихоновны Огоньковой, а Сморкачёва – с Москвы-Товарной-Рязанской. Начали они с ремонта подвала. Сделали там кухню, ванную, туалет. Все помещения. Проводку заменили на новую. Затем таскали туда старинную мебель из бывшего комиссионного. А кончилась эпопея тем, что меня с ними оформили в этом подвале сторожами. Это долгая смешная история. Когда я привёл Никандра к себе в подвал, на нём была лишь разорванная рубашка и желание чего-нибудь украсть. Я накормил его, сказал: «надень что-нибудь моё». Уздечкин помылся и первое, что надел на своё чистое, атлетическое цыганское тело, была майка, подаренная мне на день рождения Ласкиным. На майке красовалась надпись: «Я ваш следующий президент». Увидев Никандра с такой надписью на груди, я рассмеялся и мгновенно сочинил фильм. «Представляете, – говорил я, – крупным планом на экране – радиоприёмник. Шесть часов утра. Пикает радио, отсчитывает секунды. Сейчас зазвучит гимн и вдруг… Из ретранслятора доносится знакомая мелодия и приятный низкий баритон Дана Спатару поёт: «Я гитару настрою на лирический лад». Следующий кадр: «Запотевшее зеркало в ванной, красная распаренная рука в чёрных волосках, скользя по зеркальной поверхности, снимает с неё матовую испарину, и мы видим отражение бородатого лица Никандра, чёрную, как смоль, шевелюру, пористый нос, блестящие светло-карие глаза. Он начинает улыбаться во всю ширину своего рта, и вся ванная наполняется солнечными зайчиками. Это сам за себя говорит полный рот золотых зубов президента Никандра. Следующий кадр: «Всё тот же чарующий голос Дана Спатару, поющий «От зари до зари, от темна до темна», и мы видим колонну тяжёлых правительственных лимузинов, медленно въезжающую в Кремль через Боровицкие ворота».