Николай Югаев: Ходовые испытания. сборник рассказов

© Николай Югаев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дорога вилась змейкой, то полого поднимаясь, то круто спускаясь. Красота прибайкальской природы за окном автобуса поражала своим летним великолепием. Много раз мне доводилось наблюдать эту красоту, и каждый раз я приходил в восторг от увиденного. Сегодня же, насладившись всем этим, я задумался о нашей людской жизни. Есть в ней, как и в природе, стадии: рождения, пышноцветия, осеннего золотого осыпания и умирания, но, верно, только в этом и сходство. «Человеческая жизнь гораздо длиннее пиода циклической смены года и динамичнее, но несопоставимо короче жизни природы, – философствовал я. – Потому скорость, с которой проносится жизнь человека, не позволяет ему на стремительном бегу осмыслить, правильно ли он живет. А когда бег в меру здоровья становится медленным и приходит время воспоминаний, то ничего уже невозможно изменить, поправить. И счастливы те, кто выбрал правильный путь, хотя об этом могут судить только их потомки», – такие грустные мысли пришли ко мне в этот раз.

В автобусе, утомившись от созерцания несущихся навстречу и исчезающих за окном успокаивающих своей зеленью картин природы, одни пассажиры задремали, покачиваясь в такт неровностям дороги, другие пытались поговорить с соседом, чтобы скоротать время поездки. Дальняя поездка всегда располагает пассажиров к откровению, поэтому иногда незнакомому человеку можно излить то, что наболело в душе, чем не всегда можно поделиться с родными и близкими.

– Батя, далеко едешь? – внезапно спросил мой сосед, паренек лет пятнадцати, с синими наколками на пальцах и настороженным острым взглядом. Это бросилось мне в глаза еще при посадке в автобус, когда наши места оказались рядом.

Я назвал деревушку и с любопытством взглянув на паренька. В его обращении «Батя», мне показалось, прозвучали какие-то блатные нотки. Для меня же в этом слове всегда было что-то магическое. В этом коротком обращении в моей юности звучало не только уважение, но и чувствовался трепет, как у верующего перед священником.

– А я вот домой возвращаюсь, только что откинулся. Мать уже заждалась, пишет: «Все слезы выплакала», да брат и сестра тоже ждут. Надеются на мою помощь! – продолжил разговор паренек. Он усмехнулся, и в этой усмешке была едва скрываемая детская гордость за себя.

– Куда откинулся-то? – не понял я.

– Да из лагеря еду, – пояснил он, по-прежнему улыбаясь.

– Пионерского, что ли? – растерявшись, удивленно спросил я.

– Ты что, дядя, издеваешься? – бросил он раздраженно. – Сидел я, наказание отбывал! Понял?

– Понял… За что сидел-то? – сконфуженно и миролюбиво поинтересовался я, надеясь услышать – «за хулиганство».

– Да за грабеж, – ответил он уже спокойно, будто это был небольшой проступок. – Дурак был… вот и попался.

От этих слов и будничного тона его голоса, в котором не чувствовалось раскаяния, я инстинктивно чуть отодвинулся. Заметив это и то, как переменилось мое лицо, он сказал вызывающе:

– Вот вы все такие. Верно мне кореша говорили… словно, кто освобождаются оттуда, все – нелюди. – Он замолчал, гася раздражение, и, успокоившись, вдруг предложил: – Батя давай я тебе расскажу, как туда попал, – он с надеждой заглянул мне в глаза.

– Если думаешь, что я тебя буду жалеть, то ошибаешься, – сказал я сурово.

– Нужна мне, Батя, твоя жалость! Я и сам-то себя не жалею. Мне просто хочется понять, почему люди живут по звериным законам. – В его голосе послышалось ожесточение, смешанное с болью. – Ты думаешь, я действительно безжалостный грабитель? – спросил он и, не дожидаясь моего ответа, продолжил, – нет, я не грабитель, но случай так распорядился, что мне пришлось взять на себя чужую вину.

– Как это могло случиться? – спросил я недоверчиво.

Тогда он и рассказал мне свою бесхитростную историю. Ему было 14 лет, когда погиб отец. Погиб нелепо, пьяным возвращаясь после застолья с друзьями домой. «Он просто замерз почти у дома», – прошептал мой сосед, передернувшись, словно и его пронзил холод.

Семья, а их было у матери трое, осталась без денег, которые все потратили на похороны. Он был старший из детей, и необходимо было прокормить всех, так как для матери в те лихие годы не было работы. «Нет, я не пошел воровать, – быстро проговорил он, желая опередить мои мысли. – Я работал за копейки, помогая соседям по хозяйству, у которых тоже не густо было с деньгами. Но однажды…» – но тут автобус замедлил ход и остановился на вершине одного из подъемов, и пассажиры вышли отдохнуть, размять ноги и полюбоваться красотой и величественностью гор. А горы, нагромождаясь друг на друга, уходили в даль до горизонта, одни одетые в зеленую шубу лесов, другие, высокие скалистые, изредка покрытые небольшой растительностью, подчеркивающей причудливые очертания их отрогов. Было что-то возвышенное в этой картине. Пассажиры выходили и первую минуту стояли, как завороженные, пока их не вернул к действительности голос водителя: