Николай Лапшин: Предназначение. фантастический роман

После окончания УКК их перевели в бригаду опытно-производственного хозяйства. Они перебрались в общежитие опхоза, которое ничем не отличалось от предыдущего. Разве только порядки в нем были более демократичными. Петр купил коробку дорогих конфет, флакон духов и преподнес их комендантше общаги. Подношение позволило им получить хорошую комнату, после ремонта, с полным набором мебели, холодильником, телевизором и умывальной раковиной за невысокой дощаной ширмой. Единственным отличием нового объщежития было отсутствие технички. Комнату жильцы должны были убирать сами, на вахту ключ от двери своей комнаты не сдавали. Друзья, попросив разрешения у комендантши, сменили дверной замок.

Постепенно привыкли к ранним подъемам, тряске в тракторе и другим неудобствам гражданской трудовой жизни.

Комендантша, баба разбитная и блядовитая, нашла им подружек, и друзья, пару раз в месяц, отрывались с ними, прогуливая зарплату за два дня, а потом питались в столовой под «запиши». Впрочем, такой порядок придумали не они, он существовал с покон века. На работе водку не пили, сверхурочно, по просьбе начальства, отрабатывали без лишнего нытья. Через полгода им присвоили второй класс и положили добавку к зарплате тридцать рублей. Зарплату получали неплохую, на сдельщине доходила до семисот рублей. После летних и осенних полевых работ, ученые перебрались в Москву, а механизаторы принялись за ремонт сельхозтехники.

Заурядная жизнь заурядных людей окружавщих наших героев, засасывала их как трясина. Ушли ночные кошмары, длинные, тягучие, переживаемые с открытыми глазами, сжимающие кисти рук в кулаки до судорог. Горящие города и падающие на них винтокрылые машины. Немой крик и глаза зэка подернутые смертельной белизной, убитого в последней погоне, сержантом Чернышевым. Трясущиеся в нервном ознобе руки прапорщика Бурлакова, достающего сигарету из пачки. Хрип старшего сержанта Татаринова пытающегося разорвать свою грудь и вырвать из неё нож. Взорванную зимовку. Мертвенно-бледное лицо Светки с оторванным затылком. Страх загнанного зверя. Медленно, словно замирающие вдали звуки, уходили из Иванова сознания события годичной давности. Молодое тело, молодое сознание не отягченное житейским опытом и инстинкт самосохранения, гасили в Иване ненужные воспоминания и эмоции.

Петр, напротив, с течением времени становился всё более замкнутым, не сдержанным на слова.

Друзья пережили зиму без происшествий. Пару раз съездили в Москву. Покрутились возле мест, где обычно тусовались валютчики, но сбыть что-нибудь из своих поясов побоялись. С приходом весны, а затем лета, работа навалилась на них и не давала возможности выбраться в столицу.

Жарким, летним днем друзья проводили химпрополку опытных делянок. Время близилось к обеду. Заглушив трактора они, разморенные жарой и одурманенные запахом ядохимикатов, медленно брели к березовому леску. Неожиданно Петр упал на землю и забился в истерике, злобно колотя землю кулаками, матерясь и нечленораздельно мыча. Иван удивленно смотрел на Петра и не мог понять, что с ним случилось. Минут через пять Петр затих, сел и оглянувшись, сказал:

«Все братишка, хана! Нужно дергать отсюда или я сойду с ума. В Афгане было проще – он покрутил головой и повторил – дергать нужно!»

По проселочной дороге пылил «пирожок», повариха везла обед. Выдав еду и несколько полуматерных частушек на десерт, подмихнув ухажерам, разбитная повариха укатила к следующему полю. Пожевав без аппетита засушенную котлету, вылив борщ в траву, запив обед компотом, Петр обматерил повариху за отвратительно приготовленную еду и пообещал засунуть ей засушенную котлету в одно место. Отобедав, друзья улеглись на травушку переждать полуденный зной. Летний день радовал чистой свежей зеленью деревьев, дружно подымающимися хлебами, голубизной неба. Над землей вился рой насекомых, которых при невнимательном рассмотрении и не увидишь, а лишь зайдя в траву, почувствуешь, что малое зверье живет и благоденствует. Оно сосет из вас кровь, грызет вашу плоть, жалит, щекочет, то есть делает с вами что хочет. Петр ужаленный оводом, выругался и сказал:

«В отпуск или на расчет!»

Он сломал с березы ветвь и стал отмахиваться от насекомых. Подъехал фургон поварихи, они отдали посуду. Петр отматерил повариху за дрянной обед и передал через неё бригадиру, что они опрыскали почти все делянки. Оставшиеся полгектара закончат вечером, когда спадет жара. Пропустив матерную ругань Петра мимо ушей, повариха рассмеявшись ответила: