Дмитрий Иванов - Марчеканская вспышка (сборник)

И вот стою, эт, я нищий, но гордый напротив невысокого человека в очках и с явными и очень недобрыми намерениями. Что вы, что вы! Я сразу понял, кто передо мной расположился в мундире камер-юнкера подводного флота ея императорского величества Фёдора Емельяновича – сам Александр Сергеевич Пушкин. Похож, чертяка, на Славку Салеева, как чипсы «Принглс» на сдобную коврижку – по пятачку за дюжину. Однако ж, он это. Несомненно, он. Сам!

Соображаю себе, что Славку Пушкиным назначить никак не могли, поскольку он из мусульман будет, а не из эфиопских арапов происхождением-то. Умом понимаю, а ничего поделать не могу, так как в руке предписание императорской гламурной e-mail канцелярии сжимаю. А в нём электронным по белому наскрижалено церковнославянской вязью, мол, получателю сего надлежит встречать Славку со всем почётом и уважением, который полагается светочи российской поэзии Александру Сергеевичу Пушкину (урождённому Салееву по первому гаремному признаку).

Осознание осознанием, но смотреть Славке в пустые оловянные глаза, в которых уже бесновался свирепый Медный Всадник, оказалось не таким простым занятием. Чуть было не убежал я умом в истерике-то. Но сдержался. А Славка всё пенял мне, будто низкородному холопу малохольному:

– Знаете, Воротынский, я вас, пожалуй, на дуэль нынче же вызову… Поскольку вы киоскёр и жиголо. То и дело карты так мечете, будто у вас это бисер, а не предметы игрального культа! А ещё постоянно мои имя с фамилией путаете. То Сашкой назовёте, то Александром Сергеевичем, то и вовсе Пушкиным. Не годится вот эдак-то, друг мой. Хватит уже вам жеманиться. Пора и под пистолетом дуэльным постоять! Хоть бы с полчасика. Сеанс пулетерапии, видите ли, Лепаж вам в якорь и заливная нотатения в глотку!

Странно, а отчего меня киоскёром-то называют? К чему сии преференции обстоятельственные; обстоятельства образа бездействия, кстати?

А вот, наверное, отчего… За моей спиной располагалась книжная полка, забитая по «Маруськин поясок» подшивками желтоватых на запах газет, иллюстрированными журналами, рекламными буклетами и прочей полиграфией самого разного толка – вплоть до элитной порнографии, выпущенной к тезоименитству наследника престола.

«Не продаётся!» – подумалось мне с неслыханным ехидством. Нас так просто не купить! Мы, киоскёры, народ ушлый, обстоятельный. Ни на какие злокозненности не поддаёмся. Вот в этаком примерно ключе…

Вот и Пушкин, Александра Сергеевич, в костюме Славки Салеева на маскарадную дуэль собираться изволят. Послушайте меня, герр гений, это вам пригодится в ваших начинаниях… Честно…

…я тут хитрость хитрую узнал, чтобы сладкую сладость вкушать… долговременного пользования… для затянувшихся дуэлей – в самый аккурат…

Плакат над моей головой дёргало и мотыляло. Позвольте, а кто ж его повесил? Кто и с какой целью? Нет ответа. Зато содержание его в памяти отложилось. Плакат гласил: «Существует четыре типа людей: одни ничего не желают знать, другие всю жизнь учатся, третьи учат, четвёртые поучают. Обычно второй тип легко совмещается с третьим, а первый с четвёртым».

Концептульненько, как сказал бы некто безликий со спонсорским кошельком издателя с испорченным вкусом.

Бывает…

И тут я почувствовал ещё чьё-то присутствие. Виталий, мой наперсник и камердинер в расшитой ливрее начинал зажигать мутноватые декабрьские свечи в утончённых канделябрах замечательного тульского литья. От факела, исполненного в виде американизированного созвучного символа с лёгким акцентом на средний палец. Он говорил мне так:

– Не обращайте внимания, Воротынский, барин часто изволят гневаться подобным манером адмиралтейским, ножкой топать не упускают случая, Однако бравада всё это, бравада и полный дискомфортный моветон с оборотом…

– С каким ещё оборотом?

– Ой, а то вы не в состоянии различить! – лицо Виталия выражало оскорблённую наивность. Причём оскорблённую самым издевательским способом. – Идиоматическим оборотом же. А вы что подумать изволили, бесстыдник вы окаянный?!.

Бац! Опять я отстранился. А Пушкин-Салеев с Виталием, облачённым в ливрею, пошли к барьеру, поручкавшись преизрядно. Возле барьера безземельные крестьяне, задержанные околоточным за превышение скорости следования по императорской трассе Москва – Голубые Петушки, подстилали соломку на рогожку (хотя, вполне вероятно, что и на дерюжку). Чтобы в случае ранения было не больно падать. Ах, да не ясно, отчего падать? Так от пули же… Или от каких-то там её мегаплазматических флюидов (и это всё во сне сам себе соображаю!).