Олег Денисов: Ливень

Ой, ну за что мне всё это? Сегодня пятница, на комбинат теперь не попадешь до понедельника. Но чёрт с ним, с комбинатом. Жить ведь где-то надо все эти дни?

Слава богу, второй этаж и, слава богу, путь по дереву и в форточку уже опробован. А дерево вообще как родное. Столько раз приходилось снимать с него глупую соседскую кошку, что я залез бы на самую его макушку с завязанными глазами.

Я закинул сумку на плечо и на раз-два-три забрался на подоконник. Соседи у подъезда без удивления проводили меня насмешливыми взглядами – типа, чаще ходит через окно, чем в дверь, – и продолжили свой бесконечный консилиум о житье-бытье. А я спокойно вошёл в открытое окно…

Слез с подоконника, поправил шторы, повернулся – и обомлел. В моём кресле, лицом к телевизору, а спиной ко мне сидел человек.

– Эй, ты что здесь делаешь?

– Сижу дома и телевизор смотрю.

– Он выключен! – неожиданно даже для самого себя заорал я. – Как ты сюда попал?

– Нормально, через дверь. А вот ты лазишь в окно.

Я ощутил дикий ужас и никак не мог понять – отчего? Что-то снова было не так, и опять я не мог понять, что именно?

– Кто ты такой?

– А ты не узнаёшь? Я – это ты. Великолепная твоя половина.

Панический страх парализовал меня до того, что я едва нашёл в себе силы обойти кресло вокруг и, обойдя, рехнулся окончательно.

В моём кресле сидел, собственной персоной, мой труп. Совершенно очевидно, что это был мёртвый я. Но этого не может быть! Я метнулся в ванную к зеркалу и, увидев там своё живое отражение, полил из душа холодной водой себе на голову. Всё чувствую, всё вижу. Трезвый. Но, вернувшись в комнату, застал всё ту же картину. Пейзаж не изменился. Я стоял, а мой труп сидел. Определённо от такой картины у кого угодно ум за разум зайдёт. Но я, будучи человеком с богатым воображением, уже принял это за факт и, перестав удивляться, приступил к действиям. Я потолкал его, потрогал, пощупал пульс, понюхал и убедился окончательно, что это точно труп. Притом труп с душком. И не удивительно: ещё сутки в такой духоте, и он начнёт вонять так, что все соседи сбегут из квартир, а мухи со всей округи, наоборот, слетятся сюда на пир. А потому надо срочно избавляться от тела. Но как? Если это умер я, то куда деваться мне живому?

Я обшарил его карманы и ничего в них не нашёл. Абсолютно ничего и никаких документов, в частности. Это ж надо, какая фигня.

Если вызвать милицию, то чёрт его знает, что они решат. Посадят или упекут в дурдом меня живого. Приятели тоже вряд ли поймут. Сплетен и насмешек потом не оберёшься.

– Похорони меня и не мучайся. На высоком холме, с почестями, а на могиле поставь высокий дубовый крест.

– Что? Кто это говорит? – я быстро огляделся, заглянул под диван и шкафы, но никого больше не увидел. – Это ты, что ли, говоришь? – я внимательно присмотрелся к его посиневшему лицу. Мой шрам над бровью, кривые зубы. Определённо, это моя морда. Очень похожа.

– На мне есть примета, – сказал я, – которую трудно подделать.

– Ой, брось. Нашёл тоже достопримечательность. Хотя, что скромничать? Он очень даже хорош. Очень, очень классный. Один, на сотни.

– Ну а всё же?

– Перестань. У меня ведь то же самое.

– Ой, молодец. Всё знаешь, – ну, разговаривает труп каким-то образом – значит, разговаривает, – подумал я. Что ж теперь. – А если я позову, например, соседей, ты скажешь им, что я тебя не убивал?

– Ты, знаешь, Паша, сказать-то я скажу, но сомневаюсь, что они поверят мне. И тогда вовек тебе покоя не найти, потому что миссия твоя останется не выполненной. Ты не напишешь своего романа и умрёшь, как жил, дураком, непрошибаемым остолопом, так и не поняв по-настоящему ничего в жизни, да ещё в тюрьме или дурдоме. А разве этого мы достойны?

– Ну ты, кусок тухлятины, повежливее.

– Не напрашивайся.

– Я не пойму, если ты – это я, то я что, должен похоронить самого себя?

– Я! – вдруг гневно заорал он. – Доблестный граф Аустерлиц! Я участник победоносных сражений, я пил, ел и воевал плечом к плечу с людьми, о которых сложены легенды, я видел и делал такое, что тебе и в страшном сне не приснится! Мне сам чёрт не брат, а боги восхищаются мною и покровительствуют мне! Меня осыпали золотом короли и президенты, гордые красавицы сходили по мне с ума! Я имел в этом мире всё, что хотел! А ты кто такой? Ты, пыль придорожная, называешь себя мною? Ты, жалкий человеческий зародыш, ворующий маргарин с комбината, называешь себя мною?!

– Я не ворую маргарин.

– Тебе, безликому засранцу, выпала великая честь. Тебе выпала возможность упокоить тело и душу великого Аустерлица. Зиг!