Алексей Гелейн: Прекрасная дама одинокого майора, или Плац, заметенный снегом

– Я тебе покажу «содержание»! – рявкнул было майор, но тут же и одумался, скривился, вздохнул тяжело и продолжил: – Значит так! Ставлю задачу! Записывай! Сатиру на бездельников… вроде тебя!.. в стихах! Это – раз! Два: прошлогоднее 9 мая в Нефтяном Разливе…

– Когда ж оно было!.. – встрял я.

– Да… Давно… – согласился печально майор. – А ты свяжи с наступающим: дескать, встретим не хуже! Уже готовимся!

– Так точно, товарищ майор! Готовимся. Не хуже.

– Поостри у меня тут!.. – майор злобно зыркнул в мою сторону, но никакого подвоха не углядел. – Так… Далее – Новый год! Заметки Деда Мороза, то есть – твои, о встрече праздника детьми офицеров и прапорщиков гарнизона в детском саду… Напишешь что-нибудь теплое. Что хочешь!

– Теплое? Непременно? Напишу, – уныло согласился я.

– Четвертое: оркестр Н-ского учебного танкового полка провожает в последний путь героя Гражданской, Отечественной и иных войн Федота Евстахиевича Пурашило. В основном: его биография. Учти, это важно! Да, о белофиннах… м-м-м… вскользь… незаметно так! Понял?

– Как не понять! В столовой тараканы … – я уже разворачивал кусок ватмана.

– А? – не расслышал майор. – Про столовую – не надо!

И тут я решил рискнуть. О, нет! И не напомнить даже, а так… Намекнуть! Полусловом! Осторожным кивком!.. Шепотком, так сказать…

– Товарищ майор! А почему бы нам ни написать что-нибудь про женщин? Про женщину-мать… Нет, не мать… Какую мать? Конечно, не мать! А – подругу… Любимую! В философском смысле, конечно… Этакую Прекрасную Даму нашего времени!..– я расходился все больше. – Она любит и ждет!.. Бойца! Солдата ли, офицера, – неважно!.. Это – некий идеал… Как Родина! Да она и есть и Родина, и ее будущее, – и вообще – смысл всего…

На лице майора явно обозначилось умственное напряжение. Я вдруг совершенно отчетливо увидел, как из пункта «A» майоровой головы тронулся, высекая искры, тяжелый черный состав, груженный цементом и лесом, а из пункта «B» оного же задачника отправился в нелегкий путь «товарняк» с углем и сырой нефтью… Мне предстояло свести их – на высокой скорости! – в роковом для них пункте «C»… Тогда – конец нашим мучениям! Боже, сделай чудо!..

– О, да! Представьте себе, – все более воодушевлялся я, – что реальному солдату ближе… вспомните хотя бы Блока: «О, Русь моя! Жена моя!»… ближе Родина-женщина, Родина-любимая!.. Родина…

– Э-эх!.. Без бабы – оно и впрямь никуда… – печально подытожил майор. – Это ты, Штейн, верно заметил, но наблюдения свои оставь для «гражданки»… А здесь – чтоб без выкрутасов!

Составы счастливо избежали крушения. Он опять не вспомнил . Чудо откладывалось на неопределенное время…

«…Да и может ли он вспомнить?..»

…Медноликий Кайзетов злобно вращает глазами, стоя на покосившейся от времени деревянной трибунке. Рядом с ним слегка притаптывает на морозе Тигроволов. Его взгляд также не обещает ничего хорошего проходящим перед шаткой трибункой торжественным маршем четырем ротам вверенного им полка. На то, впрочем, есть причина. Не то, что торжественным, а и просто маршем удручающее зрелище сие назвать никаким образом было нельзя. Речь даже и не шла об особом духе подобного мероприятия, так сказать, о присущей ему искринке, задоринке, сумасшедшинке, одним словом, – чертовщинке! Нет!.. Мрачные, бледные лица… Солдаты, измученные бессонницей, нарядами, голодом и холодом… Глаза, наполненные страхом… Но видит ли это комполка Кайзетов? Нет, не видит!

Ибо в то же самое время всей своей возвышенной и чуткой душой уносится он в непроглядную даль: за тридевять земель и тридевять веков! И – чу! – чудится ему тяжелый скрип осадных орудий, мерещатся жарко горящие на беспощадном солнце шлемы, видятся сухие пески аравийской пустыни, охваченная огнем Александрийская библиотека, и где-то там, за всем этим, – прохладное и манящее ложе дикой и юной царицы – последней царицы из династии Птолемеев…

«Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой, вашу мать!!! – орет со своего деревянного постамента Медный Всадник. – Три… пять!.. пять нарядов вне очереди!» Новоиспеченные курсанты нашей «учебки» от такого командирского напутствия вздрагивают, жмутся друг к другу и вовсе переходят на мелкий испуганный шажок.

Первой от мороза замолчала валторна. Значит, скоро все кончится. Вливаемый в трубы спирт положения не спасет! Глохнет альт. Затихает тромбон. Я старательно выдуваю последние незамысловатые «у-па! у-па! у-па!» второго тенора и прилежно жду своей очереди… Все! Кочумаем! Вечное «уууу»… Клапаны схватились намертво. Следом замирают остальные. И без того не веселый строй окончательно распадается… Кайзетов подзывает к себе отцов-командиров, и лик его при этом ужасен!..