Алексей Гелейн: Прекрасная дама одинокого майора, или Плац, заметенный снегом

Трудно сказать, что именно сыграло в этой истории злую шутку! Возможно, то, что из кавказских имен, по давнему отдыху в третьеразрядном пансионате, памятны были ей два: Левик и Додик, – и последнее, пожалуй, было предпочтительнее первого. Возможно, и то, что из кавказских слов знакомо было ей лишь одно – хриплое и пугающее «Ара!» Не обошлось тут и без тайной и безотчетной любви к футболисту Бескову, и без чего-то еще… А только нового воспитанника с тех пор все так и называли Додиком Арабесковичем, опуская при этом фамилию. Уж больно красиво и вкусно оно звучало: Додик Арабескович!

Сам Додик Арабескович лютой ненавистью ненавидел и свое имя, и свое отчество, и особенно тех, кто ими его наградил!

Много лет спустя, в поисках каких-либо сведений о матери, удалось ему неожиданно установить личность своего предполагаемого отца. Отец оказался родом из Баку и был наполовину азербайджанцем, наполовину евреем: Азим Реб Шмоткис-оглы, так звали его!.. И теперь я спрашиваю вас: можно ли представить себе что-либо худшее? Даже и то, что спустя десять лет после происшествия на центральном переговорном пункте города К***, отца его смертельно ранили в перестрелке с милицией – он оказался известным бакинским уголовником, – даже эта горькая весть не так расстроила Додика Арабесковича, как запоздалое открытие своей истинной национальности.

Дело в том, что в детдоме азербайджанцы всегда колотили ненавидевших их армян, следовательно, и его – природного азербайджанца и невольного армянина Додика Арабесковича, а подавляющее большинство воспитанников – тут и азербайджанцы, и армяне были едины, – с презрением относилось к немногочисленным детдомовским евреям.

Было отчего возненавидеть русских!

…Я же для досточтимого Додика Арабесковича был и русским, и евреем одновременно!.. А кроме всего прочего, я был москвичом!..

О, жестокосердный Б-г Израиля! За что караешь Ты? Караешь его, меня, безжизненную белую степь, – всех нас!.. «В той степи глухой замерзал ямщик…» – «Шма Исраэль! Ам Исраэль здесьеще хай!..» – «…он товарищу отдавал наказ…»

Эх-эх!..

Иногда его стойкое чувство нелюбви ко мне сменялось неподдельным изумлением: как вот это – то есть: я – может быть ? Но это , вопреки всему, было … Сей печальный факт смущал трепетный ум и беспокоил нежную душу старшего прапорщика Додика Арабесковича, но здравого объяснения прискорбному факту сему совершенно не находилось!..

Додик Арабескович огляделся вокруг и помрачнел. Не знаю, что именно ожидал увидеть он: раскаленные пески Египта или плавящийся асфальт полуденного Баку, а только увидел он самый что ни на есть обыкновенный снег… Увы, предчувствие его не обмануло: пейзаж за прошедший час совершенно не изменился к лучшему! Опечаленный старшина с тоской посмотрел на меня и поинтересовался тихо и кротко:

– Шлангуешь?

– Никак нет!.. То есть, наоборот!.. Дело в том, что…

На этом месте старшина махнул на меня рукой.

(Язык! О, великий и могучий русский язык, когда-нибудь ты погубишь меня!)

Махнув, рука повисла тяжело, безжизненно. Старшина пригорюнился окончательно и вздохнул.

– И чему вас только в этой Москве в институтах учат…

В ответ я не менее печально развел руками: о, да! вы совершенно правы! процесс обучения у нас… э-э-э… еще не налажен! да попросту плох он! особенно в Москве! учат из рук вон! черт, заледенел я тут от… собственного невежества, простите мне уж это грубое слово!

Додик Арабескович задумался. В глазах его обозначился вполне гамлетовский вопрос: два наряда вне очереди или… впустить? Впустить… или – два наряда? А может, хотя бы один? А?.. Нет, слишком унылый был у меня вид даже и для одного! Человек мучается, скорбит… Осознает!

– Заходи! – старшина широким жестом пригласил меня в теплую казарму.

В курилке рядом с сортиром отдыхали, сладко попыхивая «Дукатом», три неразлучных «сверчка»: младший сержант сверхсрочной службы Брылькин, сержант сверхсрочной службы мариец Степа и старшина сверхсрочной службы Страстотерпцев. Негнущимися пальцами я размял ароматную «Астру».

– …такая, понимаешь, толстая загорелая задница посреди кровати! – маленький, круглый Страстотерпцев брызгал слюной и размахивал в воздухе руками, слегка при этом подпрыгивая. – Ну, тут я ей и вдул ! Вдул по самые уши!