Наталья Нальянова - Гера и Мира. После крушения мы можем начать новую жизнь. Но надо сперва встать с колен и начать двигаться.

– Ну, уж, извини, – пришла в себя я. – Кто из нас больше постарел – это еще вопрос.

Мира рассмеялась и добавила:

– А чем у тебя голова забита? Всё ещё витаешь в облаках? Как ты вообще живёшь?

– Живу отменно. Успешна во всем – в делах, в быту. А одна я потому, что так мне хочется.

– Да не лги мне! – снова засмеялась она. – Какая баба не хочет большой и чистой любви?!

– Баба может и хочет. А я просто женщина. И у меня уже была большая и чистая любовь. Штучная вещь, знаешь ли. И после нее совсем не тянет на мелкий размен.

– Линуська, я ведь шучу. А ты ведёшься на это. Ты всегда была доверчивой. Не понимаю, как ты с арбитражными и гражданскими процессами управляешься?

– А что ты во мне понимаешь? – Дело в том, что за многие совместно прожитые годы мы с ней ни разу не поссорились. Как это меня угораздило так? Я разглядывала ее так, как будто видела впервые.

Возле меня крутилась и вилась как-будто совсем незнакомая мне женщина. Когда она, наконец, шлёпнулась на табурет, я стала внимательно разглядывать ее лицо.

– Ну, что ты смотришь так, – ласково и спокойно сказала она, – наливая коньяк в маленькие бокалы. – Не смотри. Я некрасивая, толстая, злая и противная особа. В отличие от других Павлюков, хай им земля будет пухом. Тебя я уже не считаю Павлючкой. Ты – Букарева. Вот, давай и выпьем за твой приезд на родину. – Она подняла бокал и, кивнув мне, ловко выплеснула его содержимое себе в рот. Поставив бокал, она тут же наполнила его снова, долив заодно и в мой.

Коньяк у нее был отменный, французский «Мартель». – Она энергично захрумкала молодой редиской, заедая ее жареным мясом. А я угостилась козьим сыром, зеленью и квашеным баклажаном.

Против ее аргумента о собственной некрасивости мне нечего было возразить. Тут уж, как Бог дал, говорят. Однако же, она мне уже не казалась такой некрасивой, как раньше. Я разглядела, что у нее гладкая смуглая кожа. Темные, маленькие, но живые и блестящие глаза. Ресниц почти нет, но скулы хороши. Овал лица приятный. Высокий лоб, правда, изрытый старым шрамом. Волосы темные, растут ото лба «домиком» и плохо лежат, но блестят здоровым блеском. Роскошные полные губы, белые зубы, передние с маленькой щербинкой. Смотрится забавно.

Трудно принять её нос. От переносицы он замышлялся как греческий, но оказался слишком широк для такого лица, и сначала огорчился горбинкой, а потом внезапно оправился и вскинулся ввысь тонким курносым кончиком. Интересное лицо.

Далее дело обстояло хуже. Шеи, можно сказать, что нет. Плечи очень широки и полны, огромная грудь Формы тела, присущей женщине, не было изначально. У нее узкие бедра и короткие ноги.

Но ведь в целом такие кондиции у нее появились в пятьдесят лет. Я, конечно, помню ее после свадьбы с Герой. Но теперь мне не хочется руководствоваться только своими воспоминаниями.

– Слушай, Мира, а покажи-ка ты мне свои фотографии. У тебя, наверно, много новых фото появилось, – попросила я. – Да и старые захвати.

Альбомы появились на столе моментально. Я начала с самого старого. Герины фото я пролистывала, мне тяжело было смотреть на них.

Студентка Мира на фото выглядела круглощекой, улыбчивой, с ямочками на щеках. Вот она улыбается, в окружении молодых людей. Узкие и короткие юбки открывают ножки без икр с широкими коленями и тонкими щиколотками. Высоченные «шпильки». Рядом с ней много парней – смеются, спорят, слушают лекцию.

Вдруг я увидела старую фотографию Зоси, девушки, с которой Гера встречался еще до Миры, когда преподавал в политехе.

Помнится, Зося подарила ее Гере, когда приезжала к нам в гости.

На фотографии Зося смотрелась совершенством. И почему Мира ее хранит у себя?

– А что эта фотография делает здесь? – говоря это, я вытащила Зосино фото из пластикового кармашка.

– Гера держал ее в своих бумагах, вот я и вставила. А какое это имеет значение?

– Отдай её мне! – настаивала я, отбирая у нее фотографию. Отняв, порвала на мелкие клочки и выбросила в мусорное ведро.

Мира засмеялась:

– Моралистка ты наша! Сколько у тебя тараканов в голове!

– А у тебя одни обиды в голове, это просто отрава! – вырвалось у меня.

Она обняла меня и заплакала.

– За что люблю тебя: ты внимательная и добрая. С детства была такой. Я больше не знаю таких людей, как ты! – я опешила, а она заголосила дурным голосом:

– И зачем я только осталась в этом Задрипанске! Меня ведь в Москву на работу приглашали! В Министерство! А теперь мне приходится аж в Ростове работать, за триста километров от дома! Здесь ведь никакой работы с приличной оплатой не найти!