Так сидели мы на кухне и как-то даже по-стариковски охали, с тихой грустью вспоминая светлые моменты великодержавного бытия. «Машина» уже полностью отработала время своего mp3, рыжики побурели, картошка счипсилась, форель уже и в рот не лезла… Традиционный пшеничный спутник задушевной русской беседы, стоивший раз в десять дороже своего советского аналога, по качеству, наверное, был во столько же раз хуже. Поэтому уничтожена была вражина литровая лишь на четверть с пальцем. Братец засобирался восвояси. Переступая уже через порог, спросил:
– Шелковицу помнишь? – И ушел в утро. А на меня нахлынуло вдруг: словно накипь, наносимая этим двадцатилетием, под действием реагента откололась, сошла со спирали памяти.
Шелковица…Почти каждое лето бабушка с дедом возили нас, сопляков, к морю. Иногда путь домой пролегал через Советскую Украину, а точнее – через Полтавскую область. Понимаю теперь, что такой путь был заранее определен бабушкой, ведь мы ехали к родственникам. Но нам это преподносилось как сюрприз: «В Подпорожье через Белики поедем, там еще недельку-другую поживем». В Беликах жила бабушкина сестра Антонина с мужем, дедушкой Глебом. Баба Тоня, как мы ее звали, за свое белое происхождение и «особый» взгляд на советскую власть, при Сталине 10 лет провела в тюрьме. Удивительно, что даже лагерные годы не сломили дух Антонины Александровны. Она была красивой, веселой, до конца своих дней сохранившей благородную стать и ясный ум женщиной. Советскую власть называла явлением временным, никого и ничего не боялась, но «усатого грузина», даже после реабилитации своей и его низвержения с политического Олимпа, почему-то уважала, величала (!) «батькой» и, думаю, даже молилась за него. Однажды я застал бабу Тоню за странным занятием – она сидела на колченогой табуреточке и колола лесные орехи небольшим бронзовым бюстом генералиссимуса, приговаривая: «Твои грехи, мои – орехи». Дед Глеб был настоящим героем – в их скромной квартире на стене белой комнаты висела казачья шашка в кожаных ножнах, а в ящике комода в коробке из-под кубинских сигар лежали боевые ордена. На антресоли, в куче реликтового хлама, он хранил действующий немецкий вальтер и трехлинейный обрез. Двоюродный дедушка ростом был на голову ниже своей жены Антонины, но, как балакали соседки, «тримав її в чорному тілі» (держал в узде). Соседки просто завидовали. Глеб и Антонина были созданы друг для друга. Никогда еще, до той поры, я не видел такой любви. Думаю, что их действительно соединил Бог. Когда в 1943 году моему деду сообщили об аресте его жены, исключили из партии, разжаловали в рядовые и послали на передовую, он в первом же бою с криками: «За Родину, за Тоню!» уничтожил «из личного оружия больше двадцати вражеских солдат и офицеров». Дед был несколько раз ранен и контужен. Домой вернулся полуглухим, но сохранившим прекрасный певческий голос. До сих пор вижу его сидящим в седле, поющим себе в усы «Iхав козак за Дунай» и всматривающимся куда-то вдаль поверх мирных сельских хат в сторону закатного запада. Правая рука деда Глеба, искалеченная осколочным ранением, изредка делала движение, сходное с тем, как воин берется за рукоять шашки. Он, невысокий и уже весьма пожилой ветеран, тогда казался мне истинным богатырем, способным уберечь не то что свою Тоню, но и всю богохранимую державу нашу. Дед был героем, инвалидом и… мужем бывшего врага народа. Ясное дело, жили трудно.
С такими родственниками не особенно забалуешь, но мы всегда с радостью ехали в украинские Белики, в гости к Антонине и Глебу. Здесь, в теперешнем поселке городского типа, задолго до революции, в год появления на свет вождя мирового пролетариата, родился православный священник, организатор массового шествия рабочих в день Кровавого воскресенья Георгий Аполлонович Гапон. В этом же местечке жил и работал венгерский революционер и писатель Мате Залка (генерал Лукач). Само поселение находится на реке Ворскла. В давние времена эта река имела другие имена. За пять веков до Рождества Христова она звалась Пантикапой, а уже Петр Первый во время Полтавского сражения, уронив на переправе подзорную трубу в реку, назвал ее «вором стекла» – Ворсклой. Легенда, конечно, как и Вытегра – «вы тигры», Винницы – «вы – ниц».
На берегу Ворсклы, и это уже чистая правда, так как дедушка Глеб был тому свидетелем, при проведении строительных работ уже в мирное время, был отрыт наш солдат, очевидно засыпанный землей при взрыве бомбы. Поразительно, что этот часовой, «простоявший на посту» много лет, был словно живой. Естественно, что от взаимодействия с кислородом ткани тела стали разрушаться, но безмолвного свидетеля войны успели сфотографировать и даже хотели поставить ему памятник. Не знаю, почему я так, достаточно подробно, рассказываю об этих местах, где мне, странному патриоту, пришлось впервые испытать искреннее сожаление и горечь утраты строя, не принесшего моим близким ничего, кроме боли и страданий. Наверное и потому также, что воспоминания эти несут и первую радость искренних чувств.
Читать дальше