Дмитрий Гридин: Так

– Феденька, горе-то какое! – запричитала та. – А ты что на вынос не пришел? Ее уже на Варбеги повезли.

Пересохло в горле, брызнуло из глаз… Пешком с Погры до кладбища на тяжелых ногах за полчаса добежал. И пока добирался, пытался дочкино личико вспомнить. Так и не смог.

В минувшую субботу я провожал друга. Он на две недели улетал с семьей в Португалию. Мы сидели в приличном питерском ресторане, лакомились заморскими яствами и говорили о трудностях российской жизни.

– Тут становится просто невыносимо! – утверждал друг. – Если и дальше так пойдет, нужно совсем из страны сваливать.

По его словам, такое настроение сегодня у многих его знакомых и партнеров по бизнесу. Как бы жизнерадостно ни звучали прогнозы, как бы ни улыбались Путин с Медведевым, ничего хорошего, по мнению друга, Россию не ждет.

Восьмидесятилетняя Мария Кирилловна Столярова из Лодейного Поля считает иначе:

«Сейчас-то хорошо! Не голодно. Свет есть, вода есть, сама хожу пока!» На жизнь ей вполне хватает шести тысяч пенсионных денег, из которых она еще умудряется каждый месяц выкраивать по пятьсот рубликов для двоих внуков. Саша и Рома еще не женаты, живут с отцом и матерью в Финляндии. У них там свое дело – каждый зарабатывает по нашим меркам большие деньги, но от бабушкиных переводов не отказываются. В октябре Мария Кирилловна праздновала юбилей. Внуки приехать не смогли, но прислали подарки – чайник, одеяло и открытку.

– Такие молодцы! – радуется старушка. На зиму она перебралась в город из поселка Рассвет, где находится небольшой дачный участок с домиком, построенным мужем. Алексей Петрович умер шесть лет назад. Баба Маша скучает до сих пор, каждый вечер зажигает лампадку и по памяти читает «молитовки». Она просит у Бога прощения для своего покойного супруга, милости для любимых внуков. И для доченьки, которая после смерти отца хотела отправить мать в дом престарелых:

«Там хоть за тобой уход будет!». Не согласилась Мария Кирилловна, воспротивилась: «Пока могу, сама буду за собой ухаживать!» Дочка покрутила пальцем у виска и укатила к себе в Тампере. Там у нее муж, сыновья, двухэтажный дом на берегу, прибыльный бизнес.

– Глянь-ко, – бабушка Маша раскрывает альбом с фотографиями. – Это вот Светланка моя, это мужик ейный – Матти-финн. Это внучкИ мои – Сашуля и Ромаша. Это домик их.

– А что, баб Мань, к себе вас не зовут?

– На кой я им там? – вздыхает старушка. – Под ногами путаться не хочу. У них ведь своя жизнь, современная. Да и с тоски я там помру, без березок своих, без грядок луковых…

Этим березкам и грядкам Мария Столярова посвящает небольшие стихи, которые, по ее признанию, «родятся иной раз и ночью». Бывает, лежит долго, мучается бессонницей, затем встанет, пойдет на маленькую хрущевскую кухоньку, достанет из ящика тетрадку и пишет. В этих наивных стариковских творениях нет литературных изысков, хромают рифма и размер, но… Стихи почему-то трогают сердце.

«Стало на дворе темно уже /и фонарики зажглись, /А я все не сплю давно, вспоминаю жизнь. / Времечко стучит в часах, ходики тик-так,/ А я все смотрю в окно, не уснуть никак. / А березка машет мне ветками: „Уймись!“, / Скоро кончится твоя, баба Маша, жизнь».

А еще она заваривает удивительный чай. Что туда добавляет – секрет. Говорит только, что благодаря этому сбору силы прибавляются и тоска отступает. От моего, купленного в магазине, торта она отказывается: «Жирный слишком!»

– Нужно травки собирать и пить. Картошечку кушать, капустку, зелень, – учит Кирилловна. – Ты вот мясо ешь, да вино пьешь, а они здоровью вред чинят. Да телевизора меньше смотри, родителей люби, да людей не осуждай, да Богу молись!

На прощание баба Маша подарила мне пестрые вязаные носки. А поскольку я не собираюсь «сваливать», они мне очень пригодятся. Кирилловна сказала, зима будет долгая.

Сидели с двоюродным братом Романом на кухне, как водится, под «Машину времени», под рыжики важинские, картошку пидемскую да форель заяцкую… Говорили почти всю ночь о разном. Поскольку оба мы родом из СССР, вспомнили вдруг, что в этом году двадцать лет минет со дня гибели советской империи. Заностальжировали в голос: «А кино по 10 копеек? А городской парк с аттракционами и танцами под ВИА „Импульс“? А пионерский лагерь и ежегодные поездки с родителями в теплые союзные республики..?» Ощущали ли мы, тогда еще совсем пацаны, то, что принято сейчас называть «застоем»? Вряд ли. Думаю, дело даже не в том, что деревья были больше и трава зеленее, и не в том, что не было еще у нас тогда болячек и проблем. Но и не в том, конечно, что сходить на воскресную Литургию, равно как и битлов послушать, считалось идеологическим преступлением перед умом, честью и совестью. И даже не в том, что любому жителю страны советов было гарантировано бесплатное образование, жилье и рабочее место. Ведь тогда мы не могли все это ценить и оценивать в полной мере. Ощущали ли мы, чуть повзрослев, острую нехватку джинсов, жвачки, кока-колы и, слово-то какое, – свободы слова? Вряд ли. А был ли тогда, в девяносто первом, когда все привычное рушилось и ломалось, страх у нас перед неизведанным плаванием по волнам чужих реформ к дивному острову свободы – нынешней России? Может, и был, но порос быльем…