Виктор Сбитнев: Янки при дворе губернатора

– Нет, Сара, ты положительно не права. Завтра будет уже поздно! После этого няня Груня услышала приближающийся хруст сучьев и с некоторым испугом поняла, что в калитку вот-вот постучат. Тогда, не долго думая, она открыла роёвню и стала вытряхивать озлобленных насекомых в сторону калитки… За это время её ещё несколько раз кусали – то под рукава, а то и сквозь рубаху: видно, пчёлы дошли до полного исступления и уже не разбирали ни своих, ни чужих… И всё же няня Груня держала пчёл уже лет двадцать, а потому была терпеливой и привычной, а вот подошедшие к калитке… И в это время Альбертова тётка услышала душераздирающие вопли: «О, май Гот!», а затем сплошной «фак!».

Между тем, Наскоков с экспертом Абдуллой и молодым оперативником Агаповым начали рыться в кустах, откуда, по мнению Альберта, их с только что погибшим учителем английского Андреем Карловичем могли подслушивать. Минут через пять донеслось первое «Нашёл!», а ещё через пять – снова «Нашёл!». А нашли опера, с точки зрения Альберта, сущие пустяки: шариковую ручку, два окурка и следы подошв. Треснувшую ручку Сеня Агапов нёс с особым почтением, словно это был ключ к раскрытию всего случившегося. Всё остальное Абдулла проворно погрузил в пакеты и стал заметно торопиться. Заметивший это Николай сказал, как бы извиняясь, что коллегам пора…

– Да – да, конечно, – понимающе среагировал тут же Карл Юханович и налил по последней, сказав при этом традиционное «На посошок!». После «посошка» народ подъел яблоки и хлопотно устремился к «Патриоту». Когда тот отъехал, над опустевшим столом нависла вязкая тишина. Её неожиданно нарушил Карл Юханович:

– Ребята, вы, наверное, полагаете, что я – дерево какое-то бесчувственное, что всё так холодно переношу, что финн… в общем…

– Карл! – Почти крикнул, а не сказал Альберт, – однако, ты не прав, брат. Я ведь тоже не сопля калужская, а немец, перец, огурец, а редактор мой, которого я уважаю, как отца родного, швед… А все мы – русские люди. Вот и Николай скажет, – с этими словами Альберт с надеждой глянул на участкового. Тот, заёрзав на скамье и виновато потупившись, положил свою широкую ладонь на плечо Сантолайнена:

– Карл Юханович, прости ты меня, Бога ради, это я, чёрт меня дери, не досмотрел. Но, хоть тебе это сына и не вернёт, скажу… Мы с Аликом этих сук найдём и накажем… их накажут. Мы тебе в этом клянёмся! Почему? Просто иначе нельзя, иначе всё теряет всякий смысл. Помнишь, чем у графа Толстого «Война и мир» кончается? Ну, там про добро и зло. Там написано, что противостоять злу мы можем лишь взявшись за руки, соединив свои усилия. Они дружат против кого-то или чего-то, а мы – за и во имя. Вот и всё. А дальше, дальше – как повезёт, как получится, но мы постараемся, Карл Юханович. Постараемся просто честно выполнить свой профессиональный долг, как когда-то там, за речкой. Сантолайнен устало посмотрел на участкового, и лицо его исказилось гримасой боли. Альберт понял, что до финна только сейчас всё по-настоящему и дошло. Силы начали оставлять старика (именно стариком он сейчас и выглядел), и он глухо зарыдал, повторяя словно перед иконой:

– Господи, за что на склоне лет? За что, Господи?! Андрюшенька, сынок, как же мы без тебя жить то будем?! Альберт с Николаем подхватили ослабшего Сантолайнена под руки и осторожно повели его к дому, где прямо на крыльце сидела, закрыв лицо руками, согбенная Марта Густавовна.

После того, как няня Груня услышала вопли закусанных пчёлами американцев, до неё вдруг дошло, что Альберту грозит самая настоящая смертельная опасность, ибо от кого же этим заокеанским гостям знать про недавнее убийство Андрея, как не от самих убийц? И поскольку сами американцы, конечно же, на такое дело не пойдут, то значит убийцы, скорее всего, где-то там, в селе, где сейчас наверняка ввязывается в это опасное дело её любимый племянник. А потому, когда вопли истязаемых пчёлами иностранцев стихли за опушкой, няня Груня пустилась проворной рысью в сторону дома Санталайненов. По дороге она дважды коротко передыхала, после чего возобновляла своё нервическое движение. Ей повезло. Она столкнулась с Альбертом и Николаем буквально у самой калитки. Альберт глянул на запыхавшуюся тётку с такой неподдельной тревогой, что ей даже стало стыдно за свой женский испуг и свои мрачные предположения.

– Слушай, няня, тут сейчас мимо дома двое этих… из интерната пронеслись… как бешеные ракеты, даже выли они примерно так же, если ещё не круче. Это часом не от нашего дома? – На губах Альберта заиграла заговорщическая улыбка. И у няни Груни сразу отлегло от сердца, потому что эту улыбку она видела на лице племянника только тогда, когда всё она делала так, как того требовала ситуация. Взгляд Николая, напротив, выражал явное смятение и даже некоторый испуг. С этим всё ясно, подумала няня Груня, он – участковый и находится при исполнении. Ещё, чего доброго, хулиганство мне припаяет! Хотя вряд ли, Альберт защитит. И они вроде – приятели. В это время Альберт, понимающе глянув на тёткины припухлости и задумчиво почесав за ухом, даже не спросил, а как будто высказал догадку: