Вера Мосова: Ходила младёшенька по борочку

Постояв ещё немного, девица стала спускаться по ступеням. Вышла из избы Тюша и обняла дочку за плечи. Так, в обнимку, они и пошли со двора.

– Любаша! Не уезжай! – раздалось вдруг позади.

На крылечко выскочила босая Асенька и протянула к сестре руки. Люба вернулась, обняла малышку, погладила её по голове и, едва сдерживая слёзы, вымолвила:

– Не могу, сестрица, не по своей воле я еду. Ты не кручинься так и помни, что я тоже по тебе тоскую.

Она поцеловала Асю в каждую щёку, развернула её и подтолкнула к двери, а сама пошла к матери.

Запряжённый в телегу молодой конь Ветерок уже ждал девицу на улице. Любушка уложила свою котомку, уселась поудобнее и увидела, что в воротах появились дед Прохор с бабкой Анфисой. Они с недоумением смотрели на всех, но ничего не спрашивали. Девица подняла руку и несмело помахала им на прощанье. Иван крикнул:

– К вечеру вернусь! – и натянул поводья.

Конь тряхнул гривой, телега медленно тронулась с места. Когда выехали за посёлок и миновали речку, Любушке вдруг стало так тоскливо, что слёзы сами потекли по щекам. Что же ждёт-то её впереди? Начинается новая жизнь, и она будет совсем иной, чем прежняя. Только какой? Неужели опять ей предстоит, как в детстве, скитаться по миру? Но тогда рядом была матушка. А как же она одна-то теперь? И ощущение безысходности, незащищённости совсем придавило Любушку.

– Чего пригорюнилась? – обратился к падчерице Иван.

– А чему радоваться-то? – незлобно огрызнулась та.

– Свободе! Ты ж теперь без родительского догляду жить станешь, вот и радуйся этому!

– Коконька мне там такой догляд учинит, что тут же и сбежать захочется.

– А ты блюди себя, чтоб тётка Пелагея довольна тобой была. По дому помогай, да и в огороде сейчас работы много, самая пора. Так что, не ленись! Чтоб слова худого не могла она про тебя сказать.

Любушка помолчала. Едва ли она сможет угодить вредной тётке, хоть и будет стараться.

– Я скажу коконьке, что Тюша тебя в помощь ей отправила. А на матушку ты не серчай! Не со зла она тебя отсылает, хочет, как лучше, сама знаешь. Вот дома всё успокоится, я и приеду за тобой.

Любушка молча кивнула.

– Не кручинься, недолго тебе в изгнании быть, – улыбнулся Иван.

– А ты, тятенька, тоже не веришь, что я ни в чём не виновата?

– Верю я тебе, верю! – утешил он строптивую падчерицу, хотя ответ этот был очень сомнителен.

Любушка вздохнула. Так она и ехала, погружённая в свои невесёлые думы.

Наконец взорам путников открылось село. Оно состояло из двух частей, находящихся на расстоянии чуть более версты друг от друга. Тётушка Пелагея жила на берегу Нижнего пруда при Нижнелайском железоделательном заводе, где построено было несколько десятков домов, расположенных немного в стороне от плотины. Поодаль, возле Верхнего пруда, где стоял другой завод, дворов было поменьше. Избушка коконьки стояла особняком, слегка наклонившись набок. Было видно, что ей не хватает мужицких рук. Хозяйка вышла за ворота встретить гостей. Это была сухонькая старушка в платке, повязанном на лоб по самые глаза. Взгляд их был тускл и невыразителен. Строго поджатые губы под заострившимся носом нехотя разлепились, когда старуха стала приветствовать гостей. Не выказав большой радости, коконька пригласила их в избу. Лишь когда Иван выложил на стол привезённые с собой продукты: бутылочку конопляного масла, голову сахара, миску свежего творожка да кусок солонины – лицо хозяйки изобразило подобие улыбки. В довершение всего он вынул синий кубовый 8 8 Ку́бовый платок – платок из ткани с набивным рисунком (старинная технология кубовой набойки). платок и вручил его тётушке. Щуря свои подслеповатые глаза, она потрогала ткань, помяла её в руках и, судя по всему, осталась довольна подарком.

До вечера Иван оставался у коконьки. Он подправил ей повалившееся пряясло 9 9 Пря́сло – изгородь из жердей , заново повесил калитку, почти сорванную с петель, подлатал полусгнивший сарай, который был больше похож на груду старых досок, чем на дворовую постройку. Уезжая, он наказывал Любочке не перечить тётушке. Оставшись одна, девица пригорюнилась.

– И пошто тебя сюда сослали-то? – спросила вдруг старуха, нарушив молчание.

– В помощь тебе, коконька, – смущённо проговорила Люба.

– Я, конечно, старая, – молвила та, – но вовсе не дура. Понятно, что тут какой-то добрый молодец замешан. Али недобрый. А за что ещё могут девку из дому спровадить? Матушка-то твоя и сама в твои годы хорошо почудила. А теперь вот тебя строжит. Ну, раз строжит, значит, так надобно. Ей виднее.