Егор Киселев: Пригород мира

Что со мной сталось, какая беда?

Города что ли делают злее?

(Д. Михайлов, «Накануне тепла»)

Наш последний разговор с Павлом состоялся в ноябре, когда он позвонил мне и попросил подменить его на занятиях. Сам он, как объяснил, заболел и на работу выйти не может. Я согласился и пообещал навестить его через пару дней, однако на звонки он больше не отвечал. Точно уже не смогу рассказать, что я тогда подумал, помню лишь, как мы долго стучали к нему в дверь, но ответа не было. Мы сначала решили, что его попросту нет дома, однако соседи сказали, что уже несколько дней не видели, как он входил или выходил из квартиры. А ключ, который мы выпросили у хозяйки, не подошел. Поразмыслив немного, мы решили идти на крайние меры. У моего школьного друга двоюродный брат работает следователем. Мы пригласили его, вызвали понятых и стали ломать дверь.

Сказать по правде, я не был готов найти в квартире бездыханное тело. Я боялся этого, но старался отогнать от себя подобные мысли. Когда дверь была сломана, воцарилось мгновенное молчание. Мы переглянулись – никто не хотел первым входить в квартиру. Тут же на лестничную площадку потянул тяжелый запах изнутри. В комнатах стояла какая-то неестественная тишина. Мне послышалось, как тихо капает вода из крана на кухне, как шумит вентилятор в компьютере.

Павел сидел в кресле. Голова была опущена, руки безвольно висели. Белая рубашка на нем была испачкана кровью. Однако крови было немного, она уже давно запеклась. Несколько мгновений я стоял в нерешительности, но после шагнул к нему. К тому времени, я не был в этой квартире почти полтора года. Тогда казалось, что он имеет право на какой-то творческий беспорядок, но теперь эта комната превратилась в логово какого-то непонятного существа. Монитор от компьютера лежал под столом, было видно, что Павел разбил его кулаком. Повсюду были разбросаны листы, на стенах висели фотографии, распечатанные на дешевом принтере, зеркала и окна исписаны черным маркером.

Не знаю, сколько времени я там простоял, безмолвно глядя на него. Чей-то голос окликнул меня и попросил отойти в сторону. Когда я обернулся, увидел довольно крепкого человека лет тридцати пяти в белом халате. Он с тревогой посмотрел мне в глаза, после на Павла и велел выйти из комнаты. На лестничной площадке было небольшое столпотворение. Люди были все с одинаково серыми лицами. Они пытались не смотреть мне в глаза, хотя каждый хотел узнать, что нашел я в комнате Павла. Врачей соседи вызвали сразу, как только мы начали ломать дверь.

По официальной версии Павел умер от анафилаксии – острой аллергической реакции на антибиотики, которые он принимал против ангины. Мне выпала нелегкая задача сообщить о случившемся его матери. Все тяготы похорон мы взяли на себя, а с ней я договорился, что разберусь с некоторыми его бумагами и документами, среди которых был дневник и рукописи его произведений. Именно эти документы я хочу представить вашему вниманию.

Ни содержания, ни формы его записей я не менял. Текст рукописи состоит из трех смысловых частей (или прочтений, как называл их автор): «детство», «университеты» и «оттепель», хотя сам Павел и не начинает сначала. Сложнее дело обстоит с некоторыми трудами, которые он писал в университетские годы. В число этих работ входит несколько повестей, частью незавершенных, частью таких, о которых Павел не желал никогда рассказывать. В определенном смысле эта рукопись является единственным ключом к его жизни, мостом, связывающим его труды с действительностью, в которой он жил. Этот свой самый главный труд Павел озаглавил «Пригород Мира».