Руслан Галеев - Дезертиры Иводзимы

Так Бобби и попал на астероид, где ему нравилось меньше, чем на Вычегде, но выбирать не приходилось. Жить в пещере, без неба над головой, без рассветов и закатов, дождя, ветра, снега: то, на что он почти не обращал внимания раньше, стало вдруг здорово не хватать. Но Бобби смирился, чему-чему, а этому жизнь его научила. И только иногда, когда вдруг накатывала тоска, он принимался бренчать на старом сигарбоксовом банджо, напевая под нос о том, как ветер путает волосы любимой, которой у Бобби никогда не было, или как ливень стучит по крыше, или об утренней росе, по которой так приятно пройти босыми ногами, что тоже было неправдой, поскольку и ног у Бобби не было. Правда, он копил деньги на дорогостоящую операцию, в ходе которой ему заменят часть позвоночника, перешьют нервную систему, и наростят самые настоящие ноги. Платили на «СФР» неплохо, но и стоила операция не мало.

Вот и сегодня, закончив смену и затарившись в лавке Анвара пивом, Бобби вернулся к себе в конуру и взялся за банджо.

– Я помню, – мычал он под нос, – помню открытую банку пива, голос в соседней квартире, и запах дождей, испарявшихся с камня, и порох, отстрелянный в тире. Глаза цвета осени, смех цвета августа, шёпот подслушанный. Ты у моих дверей… Скоро снова начнётся дождь, не тяни, заходи скорей…

В дверь постучали.

– Открыто, – крикнул Бобби. Приходя домой, он снимал экзоскелет, и, чтобы не ползать к двери в инвалидном кресле, никогда ее не запирал.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянуло густо усыпанное веснушками лицо Ченнинга.

– Бобби, не занят?

– Нет, бро. Хочешь пива?

Несмотря на то, что Ченнинг тоже был с Елены, его врожденный порок не бросался в глаза: ослабленный позвоночник, хрупкие кости. На астероиде с пониженной силой тяготения это не имело значения.

– Как дела, бро?

– Да так, – Ченнинг уселся в продавленное кресло и открыл себе пива, – слегка вляпался. Малик на меня наорал.

– Может, он просто говорил? С ним иногда не поймёшь.

– Не, в этот раз точно орал.

– Хреново…

Бобби снова взял банджо и начал мычать под нос. Так они и просидели какое-то время.

– Ты скучаешь по дому? – спросил Ченнинг, ставя пустую бутылку под стол.

– Как тебе сказать, бро… я любви к нему не испытываю, – пожал плечами Бобби. – Но вообще-то – да, иногда скучаю.

Ченнинг достал из упаковки по бутылке себе и Бобби, отнёс пустой пластиковый бокс в утилизатор и вернулся.

– Там было хорошо, – сказал Ченнинг. – Я имею в виду, если не считать всей этой ерунды с мутациями. Небо синее. Воздух… самый вкусный в мире.

– Там мы были детьми, – кивнул Бобби, – детям везде хорошо.

– Кстати, ты никогда не думал выложить свои песни в сеть?

– Не-а, зачем? Кому они там нужны, бро?

– Кения выложила, и теперь суперзвезда. Зарабатывает миллионы, гастролирует, приняла доимизм…

– Чего приняла?

– Доимизм. Религия такая. Чистота помыслов и тела. Насчёт помыслов не знаю, но едят они странные вещи. И ещё им запрещено касаться других людей. Харам.

– Да ладно? – Бобби привстал на локтях. – А как они трахаются?

– Не знаю. Наверное, никак. Но суть не в этом. Мне нравятся твои песни. Попробуй, мало ли.

«Плохи те провода, на которых не висели школьные кеды».

Так говорил отец Марка. Но Марк его не понимал. На Белом Ките проводов не было. Там, по большому счету, вообще ничего не было, за исключением двух десятков метеостанций, посёлка без названия и школы-интерната имени Шарля де Костера. В школе учились дети тех, кто работал на метеостанциях и в посёлке без названия. Звучит так себе, но поскольку все барахло принадлежало «Юниверсум Инк.», это так себе было высокотехнологичным. Марк не видел проводов над головой. Ни разу за все детство.

Зато он видел звезды, и они ему нравились. Когда Марку исполнилось 16, он написал в сочинении: «Однажды я заброшу свои школьные кеды на самые дальние звёзды». А двумя годами позже так и сделал. Поступил в лётную академию.

– Как это, посёлок без названия? – переспросил Лёша, который всегда слегка притормаживал.

– Там был всего один посёлок. На хрен ему название?

Шли вторые сутки их вахты. Огромный, угловатый корабль-камикадзе с неожиданной маркировкой «USS Айова» постепенно зарастал углеводородной сетью, которую плели вокруг него мелкие дроны. Другие мелкие дроны пытались подключиться к системе корабля. А третьи сканировали «Айову» на предмет всего того недоброго дерьма, которым обычно бывают набиты военные корабли. Ну, а вахтенные за всем этим приглядывали, пытаясь не сойти с ума от скуки.