О С: Снег. или соло, мой друг

– Ты, Василич, не юли! – устраивал цирк Директор. – Почему жёлтый снег горит, а белый нет? Они ведь одинаковые?

– В жёлтом – сера, – безапелляционно заявлял Захаров, опережая Чечевицына, его Директор тоже держал за шута, – при таянии выделяется сероводород, а он горит.

– Сероводород? – скучно сомневался Чечевицын. – Насколько я помню из химии, сероводород имеет запах, а жёлтый снег без запаха.

– Да вы просто, Сергей Василич, уже привыкли к говнецу в воздухе, – весело замечал Захаров. И все смеялись над Чечевицыным.

– А вот синий снег? – спрашивал в другой раз Директор, – говорят от него сила прибавляется, но и сдохнуть можно. Вот что в нём есть?

– Понятно что, – снова был первым Захаров, – в нём силденафила цитрата до хера, от этого кровообращение бешеное и силы берутся.

Великан Митрич появился именно так.

– Синего снежку поел, – шутил он, больше других толкавший снегоочиститель по железнодорожным рельсам в лабиринте. Мы толкали его, когда заканчивались запасы жёлтого снега. На жёлтом снеге работал двигатель снегоочистителя.

А ведь пытался покончить с собой, брошенный умирать в синий снег, но вместо этого стал Великаном Митричем. Я бы, наверное, всех возненавидел, а Митрич, наоборот, был удивительно тих и доброй души человек.

Я пошёл в пассажиры, потому что решил, лучше погибнуть ища свободу, чем мечтать о ней среди пустеющих прилавков супермаркета. Пассажиры находили в Снегу железнодорожные рельсы и катили вперёд снегоочистительную машину, снег по трубе большого диаметра отбрасывался специальным механизмом назад, так что нам ничего не оставалось, как двигаться вперёд. Иногда мы находили в Снегу железнодорожные вокзалы, случайно, специального дара, как у других, ни у кого из нашей бригады не было, и мимо многих мы просто проходили. Только на вокзале можно было по-настоящему согреться у огня, высушить вещи, побыть в домашней одежде, заняться любовью с девками. В Снегу разводить огонь опасно, и все растирали себя пухляком, надеясь, что станет тепло, как от водки.

На вокзале я чаще сидел один у печки с весёлыми огоньками и думал. Почему-то так получалось. Видимо, всё дело во мне. До Снега я не успел обзавестись ни семьёй, ни детьми, полагая, что у меня всё ещё впереди; жил отдельно от родителей и даже привык к этому.

В Снегу мы похожи на вахтенных рабочих, и когда отдыхаем, то обычно немного поговорим о работе, а потом засыпаем вповалку на платформе.

Руководил нами бывший начальник пожарного депо, ему сразу все стали подчиняться. Вроде обычный человек, а все его побаивались. Если не выполняли норму, а норма была одна – пройти шесть километров в день, то чувствовали себя виноватыми, стояли перед ним опустив головы и слушали, как он нам выговаривает. Хотя кто он такой, если подумать, чтобы вышагивать туда-сюда перед строем и ругать нас. Один раз я подслушал, как Молоденькая жаловалась Старшей, что ей неприятно оставаться наедине с Бураном, но тут же сама себя поправила:

– Но он же Буран, как я могу? Ему девки только для этого и нужны.

– Ничего, – посочувствовала ей Старшая, – ты другого представляй, – и захихикала, – есть кого представлять?

И Молоденькая назвала моё имя. Сердце в груди сладко кольнуло от её слов, но напрасно, я не мог с ней встречаться, потому что Буран ни с кем её не делил. И я не хотел ни с кем делить Молоденькую и иногда думал, что власть – странная штука, ведь мне ничего не стоит не послушаться Бурана, он и ростом ниже, и не такой сильный, и старше меня почти вдвое. Что в нём такого? Чем он лучше нас? Мы сами его таким сделали.

Я не делился своими мыслями ни с кем.

– Власть должна быть, – звучал в моей голове стройный хор голосов, – кто-то должен вести нас вперёд. Так устроен мир.

А если не приведёт? Если будем всё идти и идти, и через сорок лет никуда не выйдем?

– Так всё устроено.

– А разве мы иначе жили?

Я отбрасывал на тележку Снег и всё время о чём-то думал. А что ещё было делать? Я думал, что никакая смерть (я представлял Бурана, корчащегося на снегу в мучениях, и весь снег вокруг был в кровавых пятнах, и кто-то из толпы проворачивал лом ему в жопе, и остальные топтали его ногами, а потом его труп вмерзал в снег) не станет равноценной потерянным в лабиринте дням моей жизни. И потому он должен ценить наши усилия, должен дорожить нашими жизнями, нести ответственность и знать, что так просто ничего не пройдёт, потому что ни один шаг вперёд не вернуть назад. И тут же поправлял себя, что такие, как Буран, никогда не отвечают за свои поступки и всегда находят им оправдание. Кто находит? Свои времена и свои люди.