Евгений Арсюхин: Медуза. Роман

– Кто пил? – соловые глаза подруги сверкнули в свете фонарей.

Банально – «кто пил», юзано, сто лет в обед, но с ней… Паша резко затушил сигарету.

Потом пили чай.

– Ну ты как? – вдруг спросила она.

– Ну так…

Вот именно сейчас говорить о том, как ты нелепо, не вовремя позвонила, да ты меняй свои привычки… Ну нельзя так делать. Вот просто нельзя, и все, неба твердую гладь ломать. Зачем ломать, надо делать, надо строить, надо жить, еще тридцати лет нет, радость, свобода, кайф.

Паша расправил плечи, отчего под его локтями поехала клеенка – вроде как скатерть на столе. Но если есть в кармане пачка сигарет…

Пачка-то есть. В том-то и дело, что с пачками никаких проблем все это время. Как супчик на пароходе из Парижа, приносит почта туфельки «для проститутки» откуда-то из Китая через Сан-Франциско и Порт-Саид в Москву. Но все очень плохо на сегодняшний день. Паша посмотрел на полную Луну, Луна лыбилась в потрепанное окно.

– Что щеришься?

– Нет, ты прикинь, я тут на фитнесе познакомилась с негритянкой. Но их так нельзя называть. Только «черненькие». Они на это не обижаются. И она такая – а вы где отдыхали? Ну я такая – ну в Турции.

Турция, ну как же, Паша даже привстал. Только что познакомились, вот этот вечный страх «даст-не даст», а тут набрался наглости, «полетели», а она – «полетели», ну и прилетели, а уж я-то расстарался, и отель-то такой-сякой, и номер-то не пальцем деланный, ну уж не знаю даже, оценит она это или раньше лучше видела, а только заходим в номер, валю ее на кровать, употребяял все скудные усилия, через пять минут с влажным чмоканьем:

– Добро пожаловать в Турцию, дорогая!

– А она мне – Турция? Вы не были на Занзибаре? А я такая – а это где? Ну оказалось, у негра в жопе!

Засмеялась, закашлялась, сама себя похлопала по груди, волосы спустились на комбинацию, «комбинация», мой Бог, так говорили раньше, и это вовсе не про группу, хотя теперь никто не знает, что это такое, группа Комбинация, и в шахматы никто не играет, Гад, не в том смысле, что «гадина», а как у протестантов, у «Сторожевой башни» – «Гад!». Почему я пьянею от нее, от крашеной, от вульгарной, от.

– Занзибар?

Луна уже зашла. Она заходила мучительно, порылась красной коркой, скукожилась, и тут ей предстояло самое страшное испытание – контур 16-ти этажки, она и так, и сяк, но ее заглатывало все глубже и глубже под горизонт. Сколько времени? Так в Москве не говорят.

– Так в Москве не говорят.

– Так? Как?

Она не пойдет завтра на работу, потому что она не работает. Ей так нравится. Она делает то, что ей нравится. Она женщина. Женщины как будто из другого вещества созданы. Словно из более качественного, что ли. Ну это как будто вы купили Диор в Каире на экскурсии, или в бутике в Париже, вот мужик – это про Каир, а женщина – это за Париж. Но их не купить. Ну то есть можно. Но это не то.

Паша засыпал.

– Так вот! – резко в голове, оторвался от клеенки, сидит, стряхивает унылый пепел куда попало, а куда не попало, туда не стряхивает, – Занзибар, короче, тема. Всесезон. Копейки внутри, лишь бы перелет оплатить. У меня все визитки. Козлик, ну мы же полетим, да? Мы же сможем?

Когда Паша проснулся, ее не было. Отвратительным визгом впился в висок высокий назойливый звук будильника. Здравствуй, новый день, «дни поздней осени бранят обыкновенно», ни разу не поздняя, а бранят.

Дорогой на работу Паша пришел в себя от бессонной ночи полностью. Метро бодрит. Он стоял, опершись подбородком на руки, которые, в свою очередь, сжимали поручень, и смотрел на рекламу – а куда еще смотреть? Досталось бы место – читал бы, а так руки заняты, ноги периодически тоже оказывались заняты чужими ногами. Пару-тройку станций Паша думал о том, что разместить рекламу в метро – лучший способ сделать твой товар ненавистным. Потому что товар теперь будет ассоциироваться с вонью и давкой вагона. Впрочем, именно этот товар был ненавистен изначально: на рекламном плакате была женщина в бигудях и с пилой, и задрюченный мужчина. Смысл в том, что раз жена – так непременно пилит, и удовлетворить ее можно только деньгами. А денег нет – надо брать кредит. Так, мол, устроена жизнь. Паша помечтал, как они поженятся с Людой, поедут в Икею, и купят милые пустяки для комфорта. Ему представилась почему-то зима, тихий ровный свет в крошечной комнате, мягкий бархат ранней ночи за окном. Это были последствия пережитого в ночи, конечно же.

По мере того, как биохимия молодого здорового организма брала свое, Паша перешел во вторую стадию рефлексий – у него появилась вдруг энергия. Ух ты, ах ты, чем не космонавты. Паша вспомнил, как он узнал, что есть возможность пойти на госслужбу. За несколько секунд в голове провертелся калейдоскоп – чиновники Петра Великого, мечтавшие о благе России, доблестные красные комиссары, спасавшие детей от голода, мудрые косыгинские прожектеры. Да! Что это за странная робость? Ну да, в Группе полно офисного планктона, который живет от звонка до звонка, любит среду, обожает пятницу, и ненавидит понедельники. Но я не ради этого пришел! Не ради того, чтобы «пересидеть». Я пришел делать великие дела. И пусть пока мне не по чину… хотя что значит не по чину? Вон Аркадий Домкович – молодой, это мягко сказано. Стал замминистра, приходит в министерство в первый день, а гардеробщица – «мальчик, вы к кому»? И поди ж ты, какие высоты, какой размах, какая ответственность и масштаб задач. Я даже постарше его буду, если брать момент его восхождения. Смелость, озорство, порыв!