Любовь Кукушка: Английские ботиночки

Тут и шкаф пригодился. («Дальновидный же я», – восхитился собой математик.) Был у Фирсова старый, слегка выцветший и ободранный шкаф с его научной литературой. Прикасаться к нему он никому не разрешал. Мотивировал тем, что нарушится порядок и закладки важные из фолиантов повыпадут. Книг там было много, и все про математику. Дорожил математик ими так сильно, что даже запирал шкаф и, убирая ключик, подозрительно и мелочно косился на домочадцев. «Не подходить, не прикасаться!». Особенно Семён Полуэктович дорожил старой потрёпанной толстой книгой под названием «Математический анализ». Приходя в свой кабинет, он бросал тёплый взгляд на умную библиотеку, особенно проверяя наличие – на третьей полке сверху, в левом углу – этой видавшей виды, но чрезвычайно важной для него книги. Вы, наверное, подумали, что с этой книги он начинал свою научную карьеру? Нет, всё гораздо проще. Между страницами этой книги он прятал заначку от жены.

У него было много побочных доходов. То получит за новый учебник для тупарей-студентов, то за статью, то за лекцию на выезде, то за консультацию какому-нибудь соискателю степени. Всё это он аккуратно складывал в свою бездонную книжицу, предчувствуя будущую бурную жизнь и понимая, что для неё потребуются средства, и немалые. То бишь средства на строительство нового храма.

«Этот, пожалуй, мне подороже обойдётся, – размышлял соображающий в цифрах Фирсов. – Молодуха потребует вложений, никуда не денешься».

Так оно и оказалось. Недолго Ларочка занималась благотворительностью. Посыпались сначала мяукающие, а потом всё более уверенно мурчащие просьбы и пожелания. Накоплено у Семёна Полуэктовича было много, и пока что хватало. На всё. Ларочка была довольна и ласково скребла Полуэкточу спинку своими коготочками. Главное, она пока не требовала развода. Этого математик боялся больше всего. Он согласен был на все расходы (хотя они по широте и величине своей его ошарашивали), но только не развод. Порой Фирсов недоумевал: «А как же Клёпа без всего этого живёт и любит его?..».

В понимании Семёна Полуэктовича развод – это было что-то вроде взрыва в большом тротиловом эквиваленте. Семью, а заодно и его самого, разорвёт на кровавые куски под названием позор, скандал, выяснения, суд, делёжка, слёзы, рыдания, презрение, обструкция и т. д. и т. п. Наверное, он это всё не вынесет. Как-то надо приспособиться жить на два фронта. У многих же это получается – он сам не раз слышал рассказы мужиков. Да и женщины грешат этим порой. И ничего, все живы. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы.

«А разве так может быть, чтоб и волки… и овцы…» – задумывался математик, который понимал, что он так, наверное, не сможет исхитриться. «Ну ладно, будем переживать неприятности по мере их поступления», – решил наконец Фирсов и успокоился.

А зря! Наевшаяся, напившаяся и нарядившаяся Лариса, теперь уже сидящая за рулём иномарки, потребовала развода. «Не хочу быть вольною царицей – хочу быть владычицей морскою!» – Лариса капризно топнула ножкой, стеганула плёточкой Семёна Полуэктовича, и он поскакал на свой страшный суд.

И как-то сразу сладенькое стало отдавать кисленьким и даже где-то тухленьким. Душа сжалась, скукожилась и приготовилась умереть. Другого решения этого уравнения математик не видел. Недавно ещё такой прыткий и пылкий, интеграл сник и превратился в непонятный крючок, а функция вдруг стала распухать, разрастаться и на глазах сникшего интеграла превратилась в огромную рыхлую агрессивную жабу, заполонившую всё окружающее пространство. Интегралу стало трудно дышать, сердце забилось, как заячий хвост, в глазах потемнело, а где-то вдали вдруг зазвонили колокола.

А через мгновение Семён Полуэктович проснулся и… проблемы отпали сами собой. На него смотрела взволнованная жена. В первую секунду огорчению не было предела. О Морфей, как ты жесток! От разочарования наш Казанова аж вспотел и охрип. А потом, по здравом размышлении, он даже обрадовался и пошёл заниматься математикой.

По дороге в свой кабинет он поймал на себе пристальный взгляд жены.

– Сёма, а кто такая Лариса?

«Погиб, – подумал математик, – проболтался во сне. Хотя чего мне бояться снов-то?».

– Да это кошка у нас на кафедре Лариска.

– А, ну тогда понятно, – с облегчением сказала повеселевшая жена. – Ясно теперь, почему ты полночи мяукал. А под утро мне показалось, что ты стал задыхаться, – и я тебя разбудила. Подумала: может, кошмары снятся.